Противофаза (СИ)

Дело в том, что у любого даже самого высокопрофессионального оркестра могут иногда наблюдаться слабозаметные ошибки. Основная масса слушателей их не воспринимает. Таривердиев неожиданно согласился с моей трактовкой, но просил учесть усталость музыкантов, работающих на репетициях и прогонах с раннего утра.

— Может быть, устали, а может, показали своё отношение к малоизвестному автору. Если устали, то пусть отдыхают, а не халтурят. Я так сильно расстроен, что даже не хочу ни с кем и ни о чём говорить, — заявил я и с деланно расстроенным видом поплёлся к выходу.

В любой игре всегда стоит предусмотреть возможности финала. Сама судьба помогала мне прекратить плодить чикины сущности, а конкурировать с мэтрами не сильно-то и хотелось. К тому же мои призрачные разведчики доложили о скором приезде Фирсова во дворец ЦСКА на Ленинградке.

— Товарищ Чекалин! Вернитесь, пожалуйста! — позвали меня голосом Гараняна.

— Я в туалет, — выдал первое, что пришло в голову.

Странно, но как только я вышел в фойе, волнения в животе тут же прекратились. Поколебавшись немного, направился в всё же композиторскую писсуарню. Обычный скучный белый кафель с висячими писсуарами на стене, пол средней чистоты, кабинки, слава всем богам, закрытые от нескромных взглядов и в коих стенки исписаны пошлыми рисунками, хулиганскими стихами и непристойными предложениями. Пара студентов озабоченно зависала у писсуаров. В кабинках кто-то кряхтел и звучно портил воздух. Я пристроился к свободному писсуару, отлил положенную норму и направился к умывальнику. Из кабинки вышел, с трудом переставляя ноги, сам Шостакович и тоже подошёл к умывальнику. Мне стало вдруг ужасно стыдно видеть такого великого человека в таком неподобающем месте. На выходе из туалета меня подстерегал Гаранян с виноватым видом и печальноликая женщина в очках.

— Уважаемый товарищ Чекалин! — обратился Георгий, — Прошу вас, не обижаться на оркестр. Они действительно очень устали. Максим Дмитриевич приносит свои извинения за этот досадный инцидент.

— А кто такой Максим Дмитриевич? — невинно поинтересовался я.

— Этот негодник есть мой сын, — раздался позади мягкий приятный голос.

Я вздрогнул и обернулся. Сзади медленно подходил улыбающийся Шостакович. Печальная женщина в очках встала рядом с ним и заботливо взяла под локоток.

— Вы, молодой человек, первый, кто не побоялся заметить недочёты в исполнении оркестра. Разрешите пожать вашу руку, — произнёс Дмитрий Дмитриевич и обратился к Гараняну, — Пианиста я рекомендую заменить. Вы не будете возражать, если я сегодня же позвоню и приглашу сюда Святослава Рихтера. Он будет рад возможности поработать над такими чудесными композициями?

— Я даже о таком и мечтать не смел! — воскликнул распорядитель и обратился ко мне:

— Товарищ Чекалин, тогда окончательное прослушивание позвольте поставить ориентировочно на ближайшую субботу. Обязательно позвоните мне до указанного срока для возможных уточнений.

Георгий протянул мне свою визитку.

— Георгий Арамович, я не уверен, что буду свободен в указанное время. Судьбу своих композиций оставляю полностью на ваше усмотрение, — высказался, намереваясь распрощаться с мэтрами.

— Позвольте мне, молодой человек, взять на себя обязанности вашего порученца и проследить за достойной подготовкой исполнения ваших сочинений? — остановил меня Шостакович.

Я застыл от смущения, не зная, что сказать, а великий композитор не унимался:

— Ирочка, а не пригласить ли этого чудесного юношу к нам в Жуковку, на субботний ужин? Приезжайте, дорогой товарищ, не пожалеете. Будет весело, вкусно и познавательно.

Женщина в очках улыбнулась и поведала мне самый удобный способ добраться до их дачи на личном транспорте. Дмитрий Дмитриевич активно вмешивался в разговор, подсказывая какие-нибудь забавные мелочи. Затем он принялся забрасывать меня вопросами о предпочтениях и увлечениях. Мы медленно дрейфовали к гардеробу, живо обсуждая тему космоса в музыке. Я признался, что руковожу творческим сектором в ЦК Комсомола и готовлю торжественное мероприятие к визиту делегации американских астронавтов в СССР предположительно в сентябре. Шостакович заинтересовался проектом и пообещал мне что-нибудь подбросить. Расставаясь, Дмитрий Дмитриевич долго жал мне руку, говоря разные приятности. Потом он, поддерживаемый супругой, медленно поковылял к выходу из здания. Я провожал его взглядом и молча злился из-за того, что не могу ему помочь из-за каких-то идиотских условностей, придуманных обитателями верхнего мира. Остались считанные месяцы жизни великого человека.

Пока я размышлял над тем, стартовать ли сразу, либо поначалу зарядиться чем-нибудь в буфете. Всегда пробивает на жрач после каких-либо разборок. Меня окликнула смутно знакомая белокурая женщина лет тридцати, с немного неправильной, но приятной внешностью и принялась наговаривать огромную кучу комплиментов.

— Ничего гениального тут нет, просто лёгкая музыка для танцев, — решил я изобразить смущение, заодно раздумывая, как бы поделикатней от неё отделаться.