Противоядия

очень плохо По существу же, большинство медиков и ученых попросту лицемерили. Ибо в действительности эвтаназия широко практикуется в больницах для малоимущих Гораздо реже применяется эвтаназия в тех клиниках, где состоятельные больные приносят ощутимую прибыль. Как бы там ни было, врачи больше не хотят никаких неприятностей со стороны закона. Они хотят всецело располагать жизнью людей. Всем хочется располагать жизнью любого и каждого. Совсем недавно, один лондонский врач изложил в столичной газете свое требование заявлять об акте рождения ребенка не в момент его появления на свет, а лишь через несколько дней. Это для тех случаев, когда ребенок рождается увечным и можно решать, стоит ему жить или нет. Несколько лет назад в Бельгии проходил большой процесс; женщину, родившую ребенка-калеку, обвиняли, как само собою разумеющееся, в его убийстве. Женщину эту оправдали. Я знаком с одним страдающим монголизмом художником по имени Меб, который занимается как изобразительной, так и не изобразительной живописью, он привносит в культуру новую выразительность, безумное и осмысленное видение мира, которым как раз и могут воспользоваться нормальные люди. С какого же момента можно утверждать, что кто-то не способен воспользоваться культурой, с какого момента можно сказать, что он не может дать другим возможность воспользоваться особенностью его собственными видения мира? В одном из немецких университетов занятия ведет профессор-калека. У него врожденный порок костей, которые крошатся, не могут развиваться, и поэтому голова у него взрослого человека, а тело— трехлетнего ребенка. Но он преподает Пруста, и он использует Пруста для себя. Он родился в пору нацизма и мать прятала его, потому что гитлеровские врачи, генетики, биологи и социологи тоже не соглашались с тем, чтобы он жил. Всякую жизнь нужно спасать, всякая жизнь—это источник страданий, но также и радости, и созерцательности. Однако все это — эвтаназия для стариков, для калек или инвалидов, аборт это все часть целого комплекса:презрение к жизни, презрение к разуму презрение к человеку, презрение к Метафизике, презрение к личной жизни, общество прежде всего, здоровье нации, расы—все это напоминает нам гитлеровский миропорядок, и все это является частью тоталитаристской «морали».

Недавно один медик решил прекратить в своей больнице всякую терапию для стариков, имеющих хронические заболевания. Никаких лекарств, никакой пищи—только воду. Как сделать понятным для кретинов вроде него, что всякая жизнь уникальна и всякая душа— это уже ценность? Это произошло в одной крупной швейцарской больнице, в Цюрихе. Стране Красного Креста. Там скоро состоится процесс, ибо врача этого все же арестовали. Много будет там и политизированных медиков, и криминалистов, и адвокатов, не от-стающих от времени, которые станут его защищать. Но что же произойдет, если эвтаназии будут подвергаться и сами врачи? Единственное, чего хотелось бы мне,— это чтобы эвтаназия практиковалась на самих эвтаназистах.

Увы, гуманизм разваливается на куски.

«Дневник гражданина поневоле», «Джорнале»

Январь 1975 г.

I ОТ ПРАГИ ДО ЛОНДОНА —СТЫД

ФАШИЗМ НЕ УМЕР

Я встречаюсь с одним старым нацистом, или экс- нацистом, как он говорит. Долгие годы он жил в немецкой Швейцарии. Теперь живет в Австрии. «Как,— говорил он мне всего лишь два года назад, в январе или феврале, когда я его увидел,— как же меня так одурачили?»

В душе он был, как и я, гуманистом; в молодости был, может быть, гуманистом разочарованным, раздраженным, перешедшим к фашизму. «Но в душе,— повторял он,— по исконной природе своей я гуманист». Он им был, прежде чем стать крайне правым; он больше им не был, он им вновь стал.

Именно он доказывал мне где-то в 1940 году, что евреи были причиной всех войн, в том числе и этой, 1940 года. Тогда я ему отвечал, что это более чем сомнительно, что евреи явно не могли быть гитлеровцами, а в войнах имеется свой побудительный смысл (или скорее бессмысленность) — экономический, политический, социальный и особенно биологический, примитивный. Преподаватель в лицее немецкого языка, из тех, кого называют «интеллектуалами», он мог бы подумать, что причину войны нужно искать, а точнее, находить в другом, в более глубоких и труднодоступных областях психики, в коллективной бессознательности или в логике, если не в иррациональности, истории.

 Ну хорошо,—: говорил я ему в ту пору,— если вы не уверены, что евреи непричастны к этой войне, как же вы можете думать, что они спровоцировали войну 1914—1918 годов? Объясните-ка мне это.

Чего уж проще,— отвечал он,—кому же еще, если не евреям, нужно развязывать войны?

 Но зачем?

Затем, чтобы разделить мир и воцариться над

всеми.

Так они хотят властвовать над миром?

Это же доказано!.. — И он принялся цитировать мне «Протоколы сионских мудрецов»[47] и всякие другие труды, пропаганда которых в то время захлестнула рынок идей и которые поднимали целые Народы и разжигали молодежь.

 Но,—упорствовал я,—тогда и Тридцатилетнюю войну тоже заварили евреи?