Противоядия

В 1968 году студенты-марксисты из свободных стран хотели ехать в Чехословакию, чтобы объяснить жителям этой страны необходимость и благо советского вторжения. Они ни в чем не сомневались. Сегодня французские коммунисты и немалая часть левых, поддерживающих установление диктатуры в Португалии, объясняют отказ португальского народа тем, что португальцы просто забиты и отупели после пятидесятилетней диктатуры. В действительности же диктатура Салазара, особенно к концу, была уже довольно мягкой диктатурой. Всего несколько лет назад, когда я туда ездил, в Португалии царила нищета. Царит она там и сегодня, и вызвано это не последствиями диктатуры капитализма. Царить она будет еще неопределенное время. Она будет царить во всем мире, будет расти и развиваться. Ни одна экономическая система, будь она социалистическая или либеральная, не отвечает сегодня нуждам человечества. Возросли желания и потребности; и если их удается удовлетворить здесь или там, то удовлетворения эти порождают новые неудовлетворения. С другой стороны, перенаселение, истощение природных богатств — хорошо известные причины все более возрастающих трудностей экономики. На этом даже не стоит задерживаться. В любом режиме, настоящем или будущем, все меньше и меньше будет привилегированных, все больше и больше —сверхпривилегированных и особенно все больше и больше— бедных или нищих; и я должен отметить, что в последнюю мою поездку по Португалии, два-три года назад, оппозиция там была сильна и имела по крайней мере право голоса. Издавалась газета «Република», а сегодня она уже не появляется либо вынуждена поменять направление. Под нажимом диктатуры. В тот мой приезд меня окружили несколько журналистов, чтобы задать вопросы. И когда я выразил сомнение относительно революционных свершений, поднялся невероятный гвалт. Я осмеливался поднять руку на табу, на миф о революции. Это было непростительно, как в Португалии, так и за ее пределами или как повсюду в сегодняшнем мире. Еще хуже пошло, когда я осмелился сказать, что молодежь вовсе не обязана быть благоразумной и особенно — чистой и наивной. Тогда и припомнили, что в 1968 году в Париже я говорил то же самое. Молодые люди обрушились на меня с гневными упреками. Особенно наскакивала одна довольно красивая девица, эдакая Пасионария, за то, что я осмеливался нападать на молодежь, высказывал какие-то сомнения и в ее адрес. Я объяснил юной журналистке, что нападал не на нее, а на других, уже не таких молодых в 1973 году: юность пролетает в два дня. Те молодые, из 1968 года, стали уже преподавателями или нотариусами. На следующий день в газетах меня осыпали оскорблениями.

Возвращаясь к Португалии, я глубоко верю, что португальский народ, отвергая суровую диктатуру, которая ему угрожает, демонстрирует, вопреки тому, что говорят по этому поводу благонамеренные, замечательные зрелость ума и политическую дальнозоркость.

Диктатуры они не хотят, с какого бы края она ни пришла. И взрослыми португальцев сделали именно те самые 50 лет салазаровской диктатуры. Но я не очень-то надеюсь, что им удастся устоять против небольшого вооруженного меньшинства, поддерживаемого либо благим абсурдным сознанием, либо цинизмом.

Социология—наука империалистическая. Она отвергает как биологию, так и метафизику. И в особенности стремится подменить ее собою. Быть может, мы как муравьи—солдаты, рабочие, воспроизводители — или как пчелы, функциональной общностью своею лишь складываем коллективное целое? В тоталитарной сущности своей любой коллективизм таит угрозу обобществления личности, человека; человек станет лишь сугубо социальным животным, метафизические глубины которого можно будет нейтрализовать, уничтожить. И поскольку метафизика—это реальность, а не досужий вымысел, она, конечно же, появится вновь, вернется, чтобы питать разум, корни разума. Но затмение может быть и долгим. Именно этого и добивается всякий коллективизм:                ограниченный                социальными