Противоположности

Перед его мутными глазами предстал небольшой коридор. Комната, что слева, полнилась всякими запыленными документами, поэтому с виду походила больше на архив. Стеллажи стояли прямым строем, покрывшись пылью, до которой не дотягивались трудолюбивые руки Марьи Петровны. Помимо бесконечных книг, там были ещё несколько рулонов смотанных карт и один старый глобус. В конце комнаты, напротив окна, стоял громоздкий кабинетный стол, заваленный этим непотребством. Осмотрев комнату, Саша чуть успокоился. Дверь другой комнаты завизжала, чем снова вогнала Сашу в сизый страх. Ветер безбожно бил по окнам, вламываясь словно пьянчуга в кабак. Он создавал гнетущую обстановку, от которой Саша был сильно зависим. Вторая комната тоже была заполнена всякими книгами, но вместо бесконечных полок, в ней ровным рядом стояли столы, на которых лежали всякие измерительные приборы, пробирки и стойки для них. Свет свечи проникал в комнату, тускло озаряя абсолютный мрак. Стеклянные колбочки весело отблёскивали, будто подмигивая маленькими глазёнками из темноты. Интересно, что при свете дня Боровского эта комната никак не смущала. Он был к ней равнодушен, она казалась непримечательным кабинетом очередного тщедушного чиновника. Но теперь, при тусклом освещении, помещение четыре на шесть метров внушало весомое беспокойство, и в голове, булькая, всплывал недурной вопрос: «Кто здесь вообще жил? Кому требовалось это дорогое оборудование, эти карты, книги, финансовые отчёты, вырезки из газет и исторические справки? Какого ума был этот человек? И где он теперь?». Эти важные мысли пришли только сейчас, когда он весь в поту и с дрожащими руками держит брякающий подсвечник, опасаясь перешагнуть порог. Но настоящий страх он ощутит лишь тогда, когда увидит в освещённой черноте вздымающуюся фигуру, пятившуюся к оконным шторам.

Выпрыгивающая свеча ясно светила на высокий худощавый образ человека в коричневом плаще, опустившего голову и скрывающего лицо под пепельными прядями волос. Рука Боровского в конец разошлась, уйдя в вольное плавание, а глаза забегали, как настороженные зайцы на зимней охоте. Колени пошли ходуном, а крепкая спина изобразила букву зю под гнётом наплывшей волны страха. Однако Боровский всё же смог проявить самообладание, когда мужчина уверенно зашагал в его сторону, сокращая дистанцию. Саша, последовав примеру, быстрыми движениями преодолел два метра. До фигуры оставалась длинна вытянутой руки. Воспользовавшись правом неожиданности, Боровский молниеносным движением нанёс удар тыльной стороной подсвечника по лбу мужчине, отчего тот ежесекундно упал. Боровский, ослабев, выронил орудие. Оно упало под ноги и осветило нетипичные черты лица мужчины. С виду он был не стар, имел весьма длинные седые волосы, которые беспорядочно разошлись по его голове, пряча бледноту кожи. Саша попытался нащупать пульс, но нервная трясучка не позволила. На ощупь тело было холодным, и этот факт сильно настораживал. Сердце забилось гораздо сильнее, а со лба струился пот. Он перевернул тело на спину и внимательней посмотрел на лицо, оно было худым и каким-то уставшим. Волна эмоций нахлынула с ещё большей силой, когда к нему на огонёк забежала мысль: «Я его убил». Пулей он вылетел со второго этажа, и вот уже стоял возле тремпеля, надевая пальто. С комнаты вышла Марья Петровна, обеспокоенно спросив:

– Что стряслось, Александр Александрович?

– Бесовы дела, Петровна! – проговорил он, натягивая башмак на ногу. – Точно они самые!

Он выбежал из дома и побежал в сторону полицейского участка, который был здесь неподалеку. На ходу он выкрикнул:

– Тётка не смей на второй этаж соваться! Слышишь? Сунешь нос, как перед Богом клянусь, выпорю сучку!

Выражение его лица было таким пугающим, каким Марья Петровна его никогда не видела… оно было словно каменным. Ранее блестящие глаза наполнились непонятным блёклым сгустком и как будто никуда не смотрели. Страх ненароком перенёсся на старушку, сердце которой стало недобро постукивать. Спустя около двадцати минут Боровский вернулся в компании двух мордоворотов, обтянутых в мундиры, и твёрдой поступью поднялся на второй этаж.

– Он жив, – произнёс один из офицеров, – нет нужды беспокоиться. Мы отвезём его в участок, а Вас попросим проследовать за нами для дачи показаний.

– В такой час? Нельзя ли отложить до утра?

– К сожалению, такие дела не требуют отлагательств. Вы же понимаете? Ладно… берём его, – крикнул офицер своему товарищу и ухватился за ноги неизвестного. – Чёрт! Вроде кожа да кости, а тяжёлый зараза.

Они уложили тело в карету вместе с нерадивым подсвечником. Боровский было собирался тоже укладываться в неё, но в последний момент вышел объясниться с Марьей Петровной. Она молча выслушала, не став задавать вопросов. На улице продолжал поливать дождь, поэтому офицер начал рьяно поторапливать Боровского:

– Господин! Прошу Вас быстрее.

– Да-да, уже иду, – он залез в карету, и они тронулись. – Господин, Вы запачкали рукав.

– Что? А-а… похоже, что замарал об обувь этого паршивца. Спасибо, если бы начальство увидело, то непременно поругало бы.

VIII