Противоречие

Но в этом рейсе!.. Меня прорвало, когда в результате его дурацких "корректировочек" мы выскочили из нашей системы координат. - Скотина ты худомордая! - взвился я, выплескивая всю накопившуюся злость и сам удивляясь своей резкости. И тут же передразнил:-"Корректировочка-корректировочка..." Вот - до-корректировался! Мэйс какое-то время оторопело шлепал ресницами, соображая, что случилось, потом примиряюще протянул: - Ну и что?.. Подумаешь, в другую систему координат попали. Сами-то целы! А из системы этой наверняка можно вернуться в нашу так же, как из нашей выскочить в эту. - Да, вернуться!- огрызнулся я.- А как?! - Ну...- он почесал затылок. - Ты же рассчитаешь...- и тут же подхалимски запел:- Штурман, штурман, добрый Ярон, он всегда умеет всё... - Иди ты в черную дыру, дурило!- продолжал я неистово хамить. - Как я тебе рассчитаю? Ты посмотри на мои арсеналы! В неизвестной системе координат все виделось совершенно иным. Стрелки приборов стали амебообразными, шкалы перекрученными, даже обыкновенная линейка свилась в спираль. Вообще все на корабле стало "навыворот". Мы долго обалдело оглядывали кабину. Ее привычные стройные и четкие очертания теперь стали...- с чем бы это можно сравнить?- как мерзкая пещера, беспорядочно утыканная сталактитно-сталагмитными соплями. Да и мы сами... - О-хо-хо, старина! - засмеялся Мэйс. - Да ты изрядно похудел! - Молчал бы, чучело!- огрызнулся я.- Лучше бы на себя посмотрел. Я мог представить на кого (или на что?) стал сам похож, глядя на Мэйса. Привычно худощавый и тонкий, он теперь расплылся желеобразной массой, и весь его облик изменился как в мистическом сне. Нет, ни рогов, ни копыт, ни хотя бы хвоста у него не появилось, но руки, ноги, голова торчали из тела в самых неподходящих местах. Мэйс долго и сосредоточенно разглядывал свои изуродованные конечности, потом меня, и... снова рассмеялся: - А знаешь, штурман, на что это похоже? Ты, небось, в детстве тоже бывал в "комнате смеха"? Только там каждое зеркало врет по-своему, а здесь словно все они собрались в одном. Это действительно было похоже - тут я не мог возразить. Все изменилось, но не до полной неузнаваемости. Во всем проглядывали, пусть уродливо искаженные, но знакомые черты. Сходство действительно было, но ничего смешного я в этом не находил, хоть и говорят, что от трагического до смешного меньше половины парсека. Даже если мы остались целы и как будто невредимы, так не кончать же здесь свой век! А как вернуться обратно, я не знал. И не только потому, что все приборы и инструменты выглядели как в кошмарном сне, но и оттого - при этой догадке я похолодел от ужаса - не исключено, что и наши мысли, ход рассуждений и любых расчетов тоже мог исказиться! А подтверждение этому я тут же откопал в себе. Если раньше стройный и в общем-то даже симпатичный Мэйс неизменно раздражал, и меня частенько подмывало стукнуть его, то теперь, несмотря на возмущение, бурлившее внутри, мне приходилось бороться с навязчивым желанием приласкать или погладить эту образину. Неожиданно для себя самого я принялся утешать командира: - Мэйс, голубчик, а, может, ты попробуешь, так сказать, эмпирическим путем? - засюсюкал я. - Методом научного ты-ка... Понажимай, голубчик, свои кнопочки, подергай рычажочки, пощелкай клавишками... Разгони ты нашу колясочку, направь куда-нибудь - авось и попадем к себе... - Да, "разгони", да, "направь"...- захныкал он, обычно до тошноты оптимистичный. - А куда направить? Как разогнать? Кнопочки, рычажочки... А где они? Ка-ки-е-е?.. - Он вовсе раскис, заскулил. А я стал еще терпеливей успокаивать его, начал сам что-то перебирать на командирском пульте, приговаривая при этом: - Ну, посмотри, Мэйсик, не этот ли рычажок ты двинул в последний раз вот сюда? Давай попробуем вернуть его на место. - Я не помню... не помню-у-у... - ныл мой командир. - А ты вспомни, миленький, вспомни. Что с тобой, лапушка, произошло? Почему ты так безобразно вел себя? - Не знаю-у-у, - скулил он. - Как бес в меня вселился-а-а... Что-то я дергал, что-то двигал... Не знаю-у-у... - Ты успокойся, миленький, не плачь... Подумаешь, бесик в него вселился... Это бывает, дорогуша, со всеми бывает... А мы прогоним его,- и я смешно замахал конечностями:- Кыш, бесик! Кыш отсюда! Я гладил Мэйсика по тому, что напоминало головку, утирал его слезы и боролся с неотвратимым желанием поцеловать его в носик, губки, подбородочек... Тут я размахнулся и двинул в этот самый подбородочек так, что командир свалился на свой бестолковый пульт. Вдруг загрохотало, в кабине потемнело, только беспорядочно метались какие-то огни, и в них я смутно различил, как мимо вроде мелькнуло что-то - мохнатое, с хвостом. Корабль наш затрясло, на мгновение я, кажется, потерял сознание, а когда пришел в себя,- узнал до боли родные и стройные линии нашей кабины, строгие стрелки приборов, а на экране - заветную звезду КР-200ч. - Ну, Мэйс...- процедил я, скрипнув зубами. А командир, оправившись от удара, потрогал подбородок, словно убеждаясь, что он на месте, и улыбнулся: - Во! Здорово ты меня, штурман, а?- отвратительно восторгнулся он и захохотал. Потом глянул на свой привычный командирский пульт, на КР-200ч на экране, забарабанил пальцами... Это было возмутительно. Но, борясь с возобновившимся желанием двинуть его в челюсть, я только сломал логарифмическую линейку и подумал: пусть уж так. А Мэйс все улыбался. - Ну вот,- приговаривал мой стройный и даже до противного симпатичный командир,- а ты говорил не выберемся, не найдем эту нашу звездулю. А она вот же она! Ай да штурман! Молодец! Ля-ля-ля-ля,- запел он и принялся привычно быстро чем-то манипулировать на своем пульте.