Противоречивая степь

– Клянусь Аллахом, правоверные, я с добрыми намерениями отлучил сына от родных мест. – Он сделал на этом особый акцент, упомянув Всевышнего, зная, что все присутствующие в прошлом осуждали его решение по поводу учебы сына у русских. – Мой дастархан всегда открыт для уважаемых гостей, но сегодня день особый, пришло наконец время вернуться к родному очагу моему младшему сыну. Спасибо, сынок, что не посрамил своего отца, помня мои напутствия, нашел в себе силы и выдержку получить знания, которые так пригодятся тебе в жизни. – Глядя на сына, сделал поклон. – Я спокоен, есть кому передать все это в надежные руки. – Он повел перед собой рукой. – Степи нашими были и нашими останутся. Слава Аллаху за доброго сына. – Он обратил взор к небу. – Я рад, что дожил до этого дня, правоверные.

Затем он замолчал. В ответ на слова отца Тулеген хотел приподняться, но без привычки сделал это так неловко, что все ограничилось вежливым поклоном.

– Спасибо, отец. Я всегда ощущал вашу поддержку за все эти долгие годы учебы. Спасибо за то, что дали мне возможность получить образование. Мир познаний безмерен, как голубое небо над нами, и я рад, что при вашей заботе мне удалось хоть частично постичь его таинства. – Он уважительно сделал поклон.

– Бисмиллях… – Жунус произнес первые строки молитвы и, проведя ладонями по лицу, взялся за пиалу.

– Бисмиллях, – повторили разноголосьем все присутствующие, кроме Тулегена, который, глядя на отца, еще раз сделал поклон.

За юртой дымились, распространяя доносившийся вовнутрь аромат, большие котлы. Гости неторопливо повели беседу и не успели опорожнить пиалы, как опять вошли женщины и стали выставлять на скатерть всевозможные яства.

На широких подносах подали вареную баранину и молодую жеребятину, конскую колбасу – казы, большой начиненный мясом пирог – бэлиш и разные сладости. Затем на отдельных больших подносах подали жирный и сочный бешбармак[6] и большие пиалы, наполненные сурпой-акелем.

Пиршество достигло своей кульминации, и все присутствующие, уже не выказывая особых знаков внимания гостю, непринужденно и неторопливо вели разговоры, поглощая все, чем была заставлена скатерть.

4

Еще задолго до приезда младшего сына Жунус думал, как ублажить его.

«Наверное, в первую очередь надо выбрать хорошего скакуна. Степняк, когда садится на коня, обретает свободу. Потому что перед ним как на ладони вся степь, открыты все пути», – рассуждал про себя Жунус. Он стал обдумывать, кому из сыновей поручить это щекотливое дело – Усману или Темиргали. Выбор пал на старшего – Усмана.

«В нем что-то есть от меня. Та же щедрость, заботливость к окружающим, лишен всякой зависти – этот не подведет», – подумал тогда он.

Усман сразу же был оповещен об этих намерениях отца и с радостью их принял. Усман тридцатилетний, среднего роста, такой же пухлый и широкогрудый, как и его отец, с ниточкой холеных черных усов. Также унаследовал от отца рассудительность, доброжелательность и сердечность – редкие среди баев качества, особенно с людьми, зависящими от них.

Человек, обладающий таким богатством, как у Жунуса, получив его в наследство, сразу же сменил бы свое отношение к окружающим его людям. Но Жунус, с богатством обретя величие, ни разу не дал повода заподозрить его в использовании им диктаторской власти.

По гостям, которые уже вдоволь напились и наелись, было видно, что застолье идет к концу. Жунус что-то шепнул старшему сыну, и тот, не привлекая к себе внимания, тихо, незаметно вышел из юрты. По той легкости, с какой молча, не дослушав отца, поднялся Усман, Жунус подумал: «Этот заранее побеспокоился выполнить мою деликатную просьбу», – и с довольной улыбкой протянул руку к подносу с бешбармаком, пятерней взял кусочек мяса и раскатанного теста, отправил себе в рот. Для хорошего коня нужно было позаботиться и о красивой упряжи. Брат Жунуса, Момын, направляясь в Бурлинский аул из своего урочища Каратала, заехал по пути в село Новые Санжары и забрал приготовленную другом-кунаком мастером-шорником Николаем Рыбалко дорогую красивую упряжь.

За юртой послышалось игривое ржание коня. Для насытившихся гостей это как бы послужило знаком, и все одномоментно со словами благодарности хозяину, проведя ладонями по лицу, хваля Всевышнего, повскакивали со своих мест и стали выходить из юрты. Рядом с юртой, пританцовывая на месте, удерживаемый Усманом за уздечку, стоял молодой жеребец. Аксакалы зацокали языками, глядя на этого красавца. Степняки понимали толк в лошадях. Высокий, пегой масти, вдоль хребта серый ремень, грива и хвост коротко подстрижены. Выгнув шею дугой, конь, насторожив острые уши, водил удивленными блестящими зрачками, глядя на высыпавших из юрты людей.

– В наших табунах среди ахалкетинцев нет такого коня, – говорили аксакалы, не переставая удивляться доброму коню.

Разговор поддержал Темиргали:

– Это Усман пригнал из оренбургских степей, конь орловских кровей.

Все нашли жеребца красавцем, несмотря на необычную для этих мест масть, и, продолжая восхищаться им, одобрительно покачивали головами: