Противоречивое, но реальное

Таким образом, добро, как условие блаженства, занимает в этом единении главенствующую позицию, и этот тезис сразу же уводит Канта к Богу, потому что в реальной жизни никакого блаженства из добра не проистекает. То есть счастье можно обрести только в ином мире, если правильно вести себя в этом, получая соответствующее удовлетворение от собственной адекватности: «… нравственный закон требует от каждого самого точного наблюдения. Следовательно, суждение о том, что надо делать сообразно этому закону, должно быть достаточно простым, дабы самый обыденный и неискушенный рассудок умел обращаться с ним, даже не будучи умудрен житейским опытом» [11, с. 417].

В сущности, Кант не понял природу и предназначение счастья, но уловил его неопределенность и субъективность в реальной жизни, что и отметил в своем утверждении: «Счастье есть идеал не разума, а воображения» [12], которое, однако он не пояснил, то есть не раскрыл источник счастья, его предназначение и не дал определение счастья.

Артур Шопенгауэр (1788–1860 гг.) высшим благом человека считает его личность: ум, способности и телесность. Но тут же он указывает, что надо заботиться и о приобретении личных средств, и о собственном добром имени: «… для нашего счастья и нашего наслаждения субъективное несравненно важнее объективного… В особенности здоровье стоит настолько выше всех остальных благ, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля… … не надо, однако, делать ложного вывода, будто мы не должны заботиться о приобретении необходимых и приличных средств. Но собственно богатство, то есть большой избыток, мало способствует нашему счастью, и потому многие богатые чувствуют себя несчастными: у них нет духовного развития, нет знаний… … к чести, то есть доброму имени, должен стремиться каждый… Таким образом, для счастья человеческой жизни самым существенным является то, что человек имеет в самом себе…» [13, с. 2-7].

В отличие от Канта, который всё же чувствовал некую запредельность счастья, его не бытовой характер, Шопенгауэр следует проторенным путем, объясняя, что наиболее нужно для счастья в бытии, а что не нужно и даже вредно, полагая, что раз есть несчастья, то уклонение от них за счет предложенных им мер, будет в самый раз для обретения счастья.

Фридрих Ницше (1844-1900) был довольно противоречивой личностью, стремясь во всем быть оригинальным.

Поэтому его подход к счастью так же оказался противоречивым, но в гораздо меньшей степени оригинальным.

С одной стороны, он, в сущности, повторяет мысли античных философов (см. выше), утверждая, например, что «Несчастье ускользнуло от тебя, наслаждайся этим, как счастьем своим» [14].

И тут же он утверждает нечто противоположное: «Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем» [15].

Провозглашая, что счастье в жизни есть, и даже разного масштаба: «Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной постелью для выздоровления – и никак иначе… Когда ты будешь ценить то, что у тебя есть, а не жить в поиске идеалов, тогда ты по-настоящему станешь счастливым» [15], Ницше в противовес этому говорит, что счастье неуловимо окончательно: «Погоня за истиной – всё равно, что погоня за счастьем» [15],

Таким образом, Ницше не только не дал определения счастью, но и не указал на его источник, а предназначение счастья он видит в очеловечивании, которое доступно не каждому. [16].

То есть Ницше не отметил в человеке главное – его самосознание, благодаря которому каждый человек, а не только избранные, может создать в своем воображении образ собственного счастья и корректировать его с возрастом или с изменением обстоятельств, стремясь к этому воображаемому счастью, и веря, что оно достижимо.

В отличие от предшествующих мыслителей, которые бились над проблемой счастья, и предлагали иногда довольно остроумные и убедительные решения, современные психологи удивительно далеки от понимания сути проблемы и даже смешны, рассуждая о ней.

В частности, Мария Хайнц разлагает счастье на краткосрочное и долгосрочное, связывая с первым положительные эмоции, а со вторым – глубокое удовлетворение [17, с. 35-128].

Обобщая Хайнц делает вывод, что счастье – это радость, которую мы ощущаем, когда стремимся раскрыть свой потенциал.

Положительные эмоции встречаются на каждом шагу, даже от щекотки, но при чем тут счастье, а удовлетворение особенно благодарно ощущается после трудного отправления естественных надобностей. Что же касается потенциала, то особенно радостно он раскрывается в пьянках и гулянках, после которых болит голова и невозможно вспомнить, что ты наболтал.

Джону Готтману кажется, что счастье и успех во всех сферах жизни определяются осознанием своих эмоций и способностью справляться со своими чувствами [18, с. 17].