Противостояние

— От бабы, — послышалось слева.

— Дура, — кивнул Санин, соглашаясь. — Чтоб духу твоего здесь не было. Мне

одного связиста хватит. Федоров?! Солдата в сопровождение сержанта в тыл. Бегом!

— Не имеешь право!

— Это приказ, сержант Осипова! Кругом марш! — и пошел по окопу бойцов

проверять.

Солдаты держались до последнего. Жестокие бои за каждую пядь земли шли весь

ноябрь, а шестого декабря Западный фронт перешел в наступление.

Глава 17

— Наши войска перешли в наступление!! Ура!!! — неслось над лесом. Весь отряд

радовался.

Лена с улыбкой смотрела, как прыгает всегда сдержанный, серьезный Захарыч — дите

просто!

Тагир подлетел, схватил ее, затормошил, сияя улыбкой:

— Пошла пехота, пошла родимая!! Крындец Гитлеру, сестренка! — обнял, закачался,

словно вальс ее танцевать пригласил.

Саня тут же отодвинул:

— Полегче.

— Оо! Понял! — выставил руки. — Отелло, Дездемонну не замаю!

— Шут, — фыркнул Дрозд. И пихнул легонько девушку. — Конец войне-то скоро, а?

Она кивнула с улыбкой, а вот улыбка лейтенанта с губ сползла, взгляд больной

стал:

— Долго молчать-то будешь? — процедил. Душу ему ее немота выворачивала.

Смотрит Ленка глазищами своими и будто нутро у него вынимает.

Не сдержался, схватил за грудки ватника, к себе притянул и в лицо зашипел:

— Хватит уже! Слово скажи, знаю, можешь. Ну, Лена!… Пожалуйста.

Она виновато улыбнулась, а в глазах тоска и сожаление.

Его жалеет!

Отпустил, руки в карманы сунул. Взгляд тяжелый в никуда:

— Замуж за меня выйдешь? — спросил зло. Покосился — та смеется, глаза так и

светятся.

Обидно стало. Может, не поняла?

— Я серьезно.

Головой качнула: "смешной ты".

Смешной, — кивнул:

— Дурак, потому что.

Лене жаль его стало, погладила ладонью по рукаву, в лицо заглянула и давай

взглядом объяснять: "ты славный, ты очень хороший. Но ты же знаешь, у меня

другой есть".

Дрозд понял, взбесился, схватил ее за плечи, встряхнул:

— Кто?! Покажи мне его! Где он?! Ну?! Где?! — проорал.

Пчела укоризненно головой качнула: "не надо так. Ты знаешь — где". Вырвалась и

пошла в свою землянку.

Дрозд так и остался дураком стоять.

Радость, радостью, а война не закончилась. И о том, что знали бойцы, в отряде

должны были узнать все. Уже вечером Лена и еще четверо связных отправились со

сводками о наступлении советских войск и разгроме гитлеровцев под Москвой по

окрестностям, чтобы передать их подполью, а те, распечатав, размножив от руки,

смогли донести новость до населения.

До января она курсировала по округе и видела, как бесятся фрицы из-за поражения

под Москвой. Пару раз ее чуть не взяли, но каким-то чудом ей удалось вывернуться.

В середине января она шла в деревню, чтобы передать сводку местным комсомольцам,

но заметила крытые грузовики, цепь автоматчиков, и залегла на пригорке.

Что-то нехорошее творилось в деревне. Гул людских голосов стоял, крик, плач. Она

не могла понять, что происходит, только видела, как стреляют в тех, кто пытается

убежать. А потом заметила, как людей сгоняют в амбар на краю, запихивают,

подгоняя прикладами. Большинство людей были легко одеты, видно, в чем были, в

том их и повытаскивали. Дети плакали, женщины рвались. Какой-то мальчик все-таки

вырвался из толпы и помчался по снегу к лесу. Мать заслонила автоматчика, чтобы

дать время сыну и упала от очереди замертво. Следующая очередь сняла мальчика.

А потом случилось то, что девушка не могла представить и в кошмаре.

Людей загнали в амбар, закрыли на крепкий засов, обложили соломой и подожгли.

Крик, треск огня, стрельба по тем, кто пытался выбраться из окон.

Лену колотило, но она не замечала этого, хотела отвернуться и не могла. И видела,

как выскочил объятый огнем человек и бежал, пока не рухнул. Видела, как спокойно

стоят вокруг огромного костра из людей фрицы и посмеиваются, курят, снег

попинывают, методично отстреливая всех, кто выбегает.

Лена как будто провалилась в кошмар. Смотрела, как взмывает вверх пламя и летят

хлопья сажи, пепла тех, кто буквально час назад спокойно спал в своих постелях,

строил планы, чего-то ждал, целовал ребенка в лоб, утешая за ссадину или детскую

обиду. Теперь их не было. Той толпы, что как скотов запихали в амбар и подожгли

— не было. И никто никогда не узнает, чего хотела девочка из крайнего дома и

какой бы она выросла, кем бы стала. Никто не узнает, как прожила старуха из избы

напротив, кого ждала и кого привечала, на что надеялась, что еще хотела от жизни.

А немцы шли по деревне и поджигали дома, вытаскивая из них, что им нравилось.

Один нес швейную машинку, другой куклу.

Все это было выше человеческого понимания, где-то за гранью реальности, за

гранью сути человеческой.

Фашисты загрузились в грузовики и уехали.

Пожар отгорел, только угли еще трещали на ветру, а может, стонали от невыносимой

боли души убитых? Пустота вместо деревни. Вместо тридцати дворов тридцать

пожарищ и обгорелых печей, с десяток покореженных железных кроватей и ведро у

колодца, что раскачивал ветер. И оно скрипело, скрипело, словно служило панихиду

по ушедшим в иной мир в это солнечное январское утро.

Лена ничего не соображала. Она поднялась и на деревянных ногах поплелась к