Противостояние

— Просто, Леночка, — огляделся на крыльце, придержал ее за локоток, помогая спуститься. — Встречалось уже такое. У немцев силы уже не те, брешей в обороне много, вот они их и затыкают бутафорией. Картон, фанера, доски, краска. А бывает, отвлекают, гады. Стоит такая фальшивая батарея, а за ней настоящая. Встречали и такое.

— Спасибо, что сказал. У меня опыта в военной разведке совсем нет, — улыбнулась смущенно. — В тылу у немцев бутафории нет, там все по-настоящему, поэтому просто: считай танки, считай солдат, машины. Не ошибешься.

— Здесь немного другие премудрости, — развернулся к ней, останавливаясь. За руку взял. — Леночка, нам нужно будет серьезно поговорить.

— Хорошо. Сейчас?

— Можно через пару часов. Ты отдохнешь, ребят своих проконтролируешь, и я подойду. Прогуляемся, поговорим.

— Хорошо, — улыбнулась и Николай в ответ.

Одного боялся, поранить ее невзначай, но и цель свою четко знал — она. Потому спешить не хотел, но и медлить не собирался. Дальше пошли, но руки ее из своей ладони он не выпустил — спокойней так. И надежда есть — не вырывает ведь.

Так и пошли по улице к лесу мимо солдат, кухни, рука в руке.

— Так как там, Саня, Леночка?

— Нормально. Герой, — сообщила с гордостью. Не нравилась она ему. Выходило, если Лена к Дрозду прикипела и это взаимно, ему только роль «брата» достанется. И готов был обратно по той дороге что прошел, только бы вернуться в тридцатое июня и вместо Сани с ней остаться. Он бы присмотрел. Он бы защитил — муха бы мимо не пролетела.

— Воюет, значит? — спросил, желая, как можно больше не только о друге выведать, но и о его с Леной отношениях.

— Да. Лейтенант. Сейчас, наверное, капитан уже, если выбрались. А выбрались, иначе быть не может. Нам ведь тоже звания присваивали. Я рядовой начинала, потом сержантом стала, теперь лейтенант. Но командовать мне не нравится, не годна я для этого.

— Согласен, Леночка, — закивал. — Парни у нас хорошие, но каждый со своим характером. А ты добрая, мягкая…

Лена рассмеялась, с насмешкой глянув на него:

— Знал бы ты, какая я мягкая. Им бы сказал, они бы удивились.

Теперь Николай заулыбался — невозможно было на ее звонкий смех не улыбнуться, на задор и свет в глазах, что сердце до донышка от хмари потерь и грязи войны очищали.

— Как пришла, загавкала на них, самой неуютно было.

— Ты?

— Да. Построила, прибраться заставила.

— Жаль, не видел. Мне вообще жаль, что не знал, что ты в батальоне.

— Ранили? — посерьезнела. Но зачем ей тревожится попусту? Хватит ей уже печалей и забот.

— Нет, простуда. Подцепилась некстати. Прошло, говорить не о чем.

Солдаты ели прямо у кухни на полянке, кто-то своим набирал, относил, а Васнецов в сторонке сидел, курил — за майором и лейтенантом наблюдал. Видно их, с занятой им позиции, было как на ладони, и то, что он видел, ему сильно не нравилось. Черно на душе становилось, особенно глядя на то, что они при всех за руку идут и словно так и надо. И от смеха ее мурашки по коже и злость — чего смеется дура?

Выходило, прав Хворостин.

Света к Осиповой в комнату влетела, глаза круглые:

— Мила, что твориться! Твой-то и новенькая во всю крутят!

У девушки книжка из рук выпала.

— Серьезно! Вот мужики, а?! Только в себя пришел и в кавалеры записался! И к кому? К этой! Нет, я их никогда не понимала и не пойму!

— Кого? — просипела лейтенант.

— Да мужиков! Ну, ты чего раскисла?! Наводи марафет и вперед! Не сдадимся без боя!

Мила совсем сникла. Душа за майором бежала, а разум подсказывал — все едино не добежит, потому что он добежал. Но не до нее.

— Ты чего? Сдашься? Без боя отдашь?

— Не был он моим, — легла, ноги подогнула, подушку обняла.

— Нуу, подруга, — не поняла ее Мятникова, но осудила. — Я бы не сдалась.

— На этой войне победитель будет проигравшим, Света. Мне очень, очень больно, поэтому не трави душу.

— Буду! Больно, но лежим, это как?

— Так, Света. Помнишь, как эта Елена появилась?

— Ну?

— Я тогда еще поняла — конец. Потом на вечеринке все на нее смотрела… Она это, роковая женщина майора. Я могу биться, могу на рельсы ложиться, меня все равно не заметят.

— Ничего не поняла, — осела на постель Светлана.

— Жена она его! — выдохнула Осипова и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку. — Жива!

У Мятниковой лицо вытянулась: ничего себе!

— Так она же погибла?

— Жива! Он фото ее мне показывал, а потом она явилась! Живая она! Чтоб ей сдохнуть!!

Санин у блиндажа стоял и руку Лене грел, поглядывал на девушку так, что у той волнительно на душе было. А потом решился, губами пальчиков ее слегка коснулся, она дрогнула, но не отошла, не вырвала руку. Николай осмелел, каждый пальчик поцеловал, млея от блаженства: ее ладошка, ее пальчики, теплые, живые, тонкие.