Противостояние

«КОСТЕНКО. — Товарищ Пастухов, здравствуйте, я беспокою вас в связи с вашей родственницей, Анной...

ПАСТУХОВ. — А в чем дело?

КОСТЕНКО. — Уехала в отпуск и подзадержалась, тетушка ваша волнуется, мы начали поиск.

ПАСТУХОВ. — Эх, Анна, Анна...

КОСТЕНКО. — Вы что-нибудь предполагаете?

ПАСТУХОВ. — Да ничего я не предполагаю, жаль бабу, несчастный человек.

КОСТЕНКО. — У вас много ее фотографий?

ПАСТУХОВ. — Есть.

КОСТЕНКО. — Когда она последний раз присылала вам фото?

ПАСТУХОВ. — Не помню...

КОСТЕНКО. — Она была на этом фото в очках и с короткой стрижкой?

ПАСТУХОВ. — Да.

КОСТЕНКО. — В черненькой кофточке с красными полосками?

ПАСТУХОВ. — Нет, в купальнике...

КОСТЕНКО. — Так она, что ж, с моря вам прислала фото? В ноябре?

ПАСТУХОВ. — Да.

КОСТЕНКО. — Она одна на фото или с приятелем?

ПАСТУХОВ. — С каким?

КОСТЕНКО. — Она вам ничего не писала? Имени его не называла?

ПАСТУХОВ. — Нет. Погодите, нет, она что-то писала: мол, Гриша невероятный человек, и, мол, скоро она меня обрадует приятной новостью. Вообще, странное письмо. Кто такой этот Гриша?

КОСТЕНКО. — И мы этим заняты, товарищ Пастухов. Раньше она вам о нем не писала?

ПАСТУХОВ. — Писала года четыре назад, мол, познакомилась с прекрасным, надежным, сильным человеком, а потом — как отрезало, ни разу про него не говорила, и вот снова: «Гриша», «радость».

КОСТЕНКО. — Говорила? Или писала?

ПАСТУХОВ. — И то и так. Она прилетала ко мне года три назад в Ригу.

КОСТЕНКО. — Одна?

ПАСТУХОВ. — Одна.

КОСТЕНКО. — Жила у вас?

ПАСТУХОВ. — Нет.

КОСТЕНКО. — Где вы встретились?

ПАСТУХОВ. — В кафе.

КОСТЕНКО. — Она вас просила о чем-то?

ПАСТУХОВ. — Это может быть связано с ее пропажей?

КОСТЕНКО. — Да. Вы понимаете, видимо, мой вопрос?

ПАСТУХОВ. — Да, я понимаю. Но я сказал, чтоб она выбросила это из головы.

КОСТЕНКО. — Она просила вас взять с собою кое-что в рейс и там обменять — я вас верно понимаю?

ПАСТУХОВ. — Верно. Но до этого не дошло. Я сразу отказал...

КОСТЕНКО. — Вы не помните, за соседним столиком, рядом с вами, не сидел мужчина, крепкого кроя, лет пятидесяти?

ПАСТУХОВ. — Да разве сейчас вспомнишь?

КОСТЕНКО. — Очень бы надо. В кафе ее вы пригласили или она?

ПАСТУХОВ. — Конечно, я.

КОСТЕНКО. — Как вы туда добирались? Пешком или на такси?

ПАСТУХОВ. — На такси.

КОСТЕНКО. — Аня вас оставляла, когда вы сели за столик?

ПАСТУХОВ. — Не помню... Погодите, кажется, она уходила... Ну, в туалет, причесаться, губы подмазать...

КОСТЕНКО. — А она потом не просила вас поменяться местами: дует, например, или солнце бьет в глаза?

ПАСТУХОВ. — Погодите, погодите, просила, именно так и сказала: «дует». У нее ведь сосуды больные, все время кутается...

КОСТЕНКО. — И теплую обувь начинает очень рано носить, еще в сентябре, да?

ПАСТУХОВ. — Шерстяные чулки — во всяком случае. Это с детства у нее, росла в Белоруссии, голод... (он кашлянул, потом добавил иным голосом) то есть... нехватка некоторых высококалорийных продуктов...»