Противостояние

— Она давно не пишет писем тетушке, та волнуется, все ж племянница, обратилась к нам...

— Ах, тетушка, — успокоенно вздохнул Львов. — Очень милая старушка...

— Вы у нее бывали?

— Нет, Аннушка мне иногда позволяла читать ее письма; в письмах человек особенно открывается — даже если и хочет что-то скрыть.

— Верно, — лениво согласился Костенко и, прикрыв зевоту ладошкой, спросил: — Вы встретили Аню вместе с Гришей?

— Я не знаю, как его зовут. Совершенно отвратительный тип, постоянное желание казаться интеллигентным, а на самом деле внутренняя железная скованность, чуждая интеллигентным, то есть по-настоящему воспитанным людям... Когда Аня отшатнулась, увидав меня, у него мгновенно изменилось лицо, закаменело, сделалось маской...

— И вы даже с нею не поздоровались?

— Она с этим самым Гришей, я со своей мадам — куда уж тут здороваться... Я потом со своей-то знаете как вертелся? «Похожа на мою покойную сестру, особенно анфас»... Подкаблучники мы все, поэтому дети такими растут...

— Какими?

— А в грош отцов не ставят.

— Наверное, все же в этом вина не детей, а отцов...

— Прикажете разводиться? Как началось: «родная да родная», так ведь и продолжается, вернее, требуют, чтоб так продолжалось, а годы вносят коррективы, но с этим женщины считаться не намерены... Я раньше думал, что только Аннушка была железного норова: «Как я сказала — так и будет»... Ерунда, все одинаковы... Моя поначалу тоже пела соловьем: «Мужчине нужна свобода, мужчина — хозяин», а как поженились — попробуй опоздай с работы на полчаса! Поди к друзьям один соберись?! Поди не додай десятку из зарплаты! Сразу сцены, крики, валокордин...

— Разводиться надо, если не смогли поставить себя.

— А дети?

— Думаете, им в таком семейном аду лучше?

— Все-таки отец рядом.

— Смотря какой... Если отец боится, — даже мамы, но все равно боится, — дети его в грош ставить не будут. Крушение идеала, а сие чревато... Во что была одета Аня?

— Отчетливо помню, до мелочей... Вы очень жестоко сейчас сказали... Да, да, очень жестоко... И я бы даже прервал разговор. Но вы сказали правду, что делать... Вы спрашиваете, как одета? Она очень хорошо выглядела — ей шли очки, я не думал, что очки могут так красить лицо... Короткая стрижка открывала шею, у нее очень красивая шея, тонкая, гордая...

— Простите, мой вопрос покажется вам бестактным... Еще раз простите, но я обязан вам его задать. У нее на теле были какие-то родинки, родимые пятна?

— Да, звездочка... А почему вы... Ее... Она... Погодите, Аня погибла?!

— Нет... Мы не знаем, Алексей Кириллович, но мы проводим осмотр... трупов всех женщин, которых удалось найти... Сейчас началось таяние снегов — не здесь, конечно, а на севере, в горах. Мы нашли три трупа, поэтому я вас и спрашиваю...

— Бог ты мой, Анька, Аннушка...

Львов оглянулся, пошел к скамейке, сел. Костенко опустился рядом.

— Конечно же, я все помню, — повторил Львов. — У нее было родимое пятно — как звездочка... Вот здесь, — он показал на левую грудь...

«Она, — понял Костенко. — Все точно, эксперты эту родинку отметили. Только они иначе это отметили: «На кожном покрове в семи сантиметрах от соска левой груди — эпидермальный знак, формой похож на неровную звезду». А он сказал: «звездочка».

— Аня была в босоножках? — спросил Костенко.

— Нет, нет, она носила открытую обувь только в самые жаркие дни, она почти всегда куталась. Она была в полусапожках, очень красиво сидели на ноге, в черной кофточке с красным узором, она вообще красиво одевалась, даже в ту пору, когда мы жили на стипендию...

— Отчего вы расстались?

— Надо рассказать?

— Надо.

Львов долго молчал, потом вздохнул горестно:

— Я отношусь к тому типу двуногих, которых можно ударить — они простят. Особенно если пьяный ударил — тем я прощаю все. Алкоголизм — социальная болезнь, здесь нам надо все как-то иначе анализировать, с другими мерками подходить... Ну да ладно, это я отвлекся... Понимаете, меня более всего обижает слово... Наверное, потому, что я из старых русских, самых настоящих русских — дед крестьянин, отец священник, для них, как и для меня, слово — начало всего и всему конец... Так вот однажды Аннушка мне сказала... Очень как-то безжалостно... Она была на характер весьма крутой, бескомпромиссной... И она мне сказала: «Ты — не мужик!» Понимаете? Я и у врача был, советовался, и с друзьями, краснея, этот вопрос обсуждал, расспрашивал женатиков, а потом ей сказал: «Ты не права, у меня все в порядке». Она даже не поняла сначала, а потом, когда я объяснил, долго смеялась. Обняла меня, поцеловала и говорит: «Я не то имела в виду. Не только то. Какой-то ты матрац, а не мужик. Другие зубами умеют вырвать свое, а ты молчишь, ждешь, потеешь». А я действительно потею... постоянно потею. Дефект с рождения... Понимаете? Обидно?

— Очень.

— Вы бы могли хотеть близости с женщиной, которая вам это сказала?

— Я бы стал импотентом после таких слов.