Через дорогу на холме в двух сотнях ярдов, сверкая словно прекрасный мираж, стояла на отшибе белая новоанглийская ферма. Ее обшивка и отделка были зеленого цвета, крыша была покрыта зеленой дранкой. С холма сбегала зеленая лужайка, которая только-только начала зарастать травой. У подножия холма тек небольшой ручей. Ларри мог слышать завораживающий звук его веселого журчания. Вдоль него извивалась каменная стена, возможно, служившая границей частного владения, а над ней на приличном расстоянии друг от друга нависали огромные, тенистые вязы. Он доползет дотуда и просто посидит немного в тени — вот что он сделает. А когда он более спокойно сможет взглянуть на… на положение дел вообще… он встанет на ноги, спустится к ручью, попьет воды и умоется. Может быть, от него плохо пахнет. Однако, кому какое дело? Кто будет нюхать его теперь, когда Риты нет на свете?
Интересно, она до сих пор лежит в палатке? Тело ее распухает? Привлекает мух? Ну а где ей еще быть? Играть в гольф в Палм Спрингс вместе с Бобом Хоупом?
Боже мой, это ужасно, — прошептал он и пополз через дорогу.
В тени было градусов на пятнадцать прохладнее, и Ларри испустил длинный вздох удовольствия и облегчения. Он потрогал рукой обожженный солнцем затылок и отдернул ее, зашипев от боли.
— Парень, ты болен, — сказал он себе и прислонился головой к шероховатому стволу вяза. Он закрыл глаза. Испещренная солнечными бликами тень образовала на внутренней стороне его век движущиеся красно-черные узоры. Веселое журчание воды было приятным и успокаивающим. Через минутку он пойдет к ручью, попьет воды и умоется. Через одну минутку.
Он задремал.
Густые кусты, растущие вдоль ручья, зашуршали. Из листвы вынырнул мальчик. Ему было лет тринадцать, а возможно, и десять. Для своего возраста он был довольно высоким. На нем были только шорты. Тело его было очень загорелым, почти черным, и лишь повыше талии шла странная белая полоска. В правой руке он держал нож для разделки мяса. Лезвие было длиною в фут, и кончик его был зазубрен. Оно жарко сияло на солнце.
Мягко, слегка пригнувшись, он подкрался к Ларри. Глаза его были зеленовато-голубого цвета, цвета морской воды. Уголки их слегка поднимались вверх, придавая ему что-то китайское. Смотрели они свирепо, безо всякого выражения. Он поднял нож.
Мягкий, но твердый женский голос сказал:
— Нет.
Он обернулся, склонив голову набок и прислушиваясь. Во взгляде его одновременно сквозили вопрос и разочарование.
— Мы будем наблюдать за ним, — сказал женский голос.
Мальчик помедлил переводя взгляд с ножа на Ларри и опять на нож с откровенно кровожадным выражением, а потом вернулся тем же путем, что и пришел.
Ларри продолжал спать.
Когда он проснулся, первое, что он ощутил, было хорошее самочувствие. Вторым его ощущением был голод. Третьим стало впечатление, что с солнцем что-то неладно — оно продвинулось по небу в обратном направлении. Четвертым было желание, простите за выражение, поссать, как скаковая лошадь.
Вставая и прислушиваясь к восхитительному потрескиванию сухожилий, он понял, что не просто вздремнул, а проспал целую ночь. Он взглянул на часы и понял причину солнечной аномалии. Было двадцать минут десятого утра. Голоден. В большом белом доме наверняка окажется какая-нибудь еда. Консервированный суп, а может быть, солонина. В животе у него заурчало.
Прежде чем отправиться в дом, он разделся, встал на колени перед ручьем и стал брызгать на себя водой. Он заметил, насколько костлявым стало его тело. Потом он встал, вытерся рубашкой и снова натянул брюки. Пара камней поднимала свои влажные черные спины над ручьем, и он перешел по ним на другой берег.
На полпути к дому в голове у него всплыла мысль, словно пузырь, который поднялся на поверхность и лопнул. Произошло это непреднамеренно, но следствия этой мысли заставили его замереть на месте.
А мысль была следующая: «Почему ты не ехал на велосипеде?»
Он стоял посередине лужайки, пораженный ее простотой. Он шел пешком с тех пор, как отправил «Харли» в канаву. А ведь он мог крутить педали и, возможно, уже оказаться на побережье, выбирая себе подходящий коттедж и заготовляя запасы продовольствия.
Он засмеялся.
Позади, там где кусты были гуще всего, за ним наблюдали зеленовато-голубые глаза. Они видели, как он поднялся по крыльцу и открыл парадную дверь. Они видели, как он вошел в дом. Потом кусты зашуршали. Сквозь них продирался мальчик с зажатым в руке ножом.