Противостояние фюреру. Трагедия руководителя немецкого Генштаба. 1933-1944

Суббота 30 июня 1934 года

Берлин

Около семи часов утра Чиршский, встревоженный ночным звонком, отправляется в офис вице-канцлера. Берлин пока еще спит, а начинающийся день обещает быть солнечным и жарким. По улицам движутся муниципальные поливальные машины, и вода ярко сверкает на свежевымытом асфальте. Везде царят мир и покой, однако Чиршский замечает, что правительственные здания окружены полицейскими машинами. Впрочем, усиленные меры безопасности применяются уже несколько дней. Полиция Берлина находится в состоянии боевой готовности, она в любой момент может приступить к действиям, но уже дважды в конце дня ее распускали по домам. Впрочем, вчера вечером этого не произошло. Полицейские машины остались на своих постах, а город наводнили патрули. По пустым улицам, на которых встречаются лишь редкие прохожие, медленно проезжают две или три черные машины и несколько армейских грузовиков, в кузовах которых с бесстрастным видом сидят эсэсовцы.

Чиршский пытается выяснить, что происходит, но в министерстве внутренних дел никто ничего не знает. Даже Далюег, начальник полицейской службы министерства, не получил никаких указаний от Геринга, который принимает все решения самолично. Все это кажется Чиршскому весьма странным, тем более что он знает, что в информированных кругах давно уже догадываются о приближении крупных событий — тому существует слишком много свидетельств. Даже таинственный ночной звонок не особенно удивил Чиршского — он стал еще одним доказательством того, что ожидаемые события надвигаются.

Именно поэтому он так рано прибыл на работу и идет сейчас по коридору к своему кабинету. Не успевает он войти туда, как звонит телефон. Это Геринг. Он хочет видеть вице-канцлера по крайне срочному делу. Чиршский уже не сомневается: произошло или вот-вот произойдет нечто из ряда вон выходящее.

Каждый день Франц фон Папен, с методичной аккуратностью прусского офицера, воспитанного в Лихтерфельдском кадетском училище, ровно в девять часов входит в свой рабочий кабинет. Чиршский, однако, ни минуты не колеблясь, звонит ему домой и вызывает на работу, хотя до девяти еще далеко. Позже Папен вспоминал: «Он позвонил мне из моей канцелярии и попросил прийти как можно быстрее… Прибыв туда, я узнал, что срочно понадобился Герингу».

Нет еще и 8.30, но Берлин постепенно оживает. В том районе города, где расположены министерства, из метро появляются первые группы чиновников.

На Вильгельмплац продавец сигар осторожно везет свою тележку на угол площади. Он стоит здесь каждый день, перед дворцом принца Леопольда, ожидая обеденного перерыва, когда чиновники министерств затопят всю площадь и начнут прогуливаться у колонн «Кайзерхофа» и статуй героев Семилетней войны.

Когда Папен и Чиршский пересекают площадь, направляясь в здание на Лейпцигерплац, получившее в обиходе прозвище дворца Геринга, становится уже совсем жарко. Дворец, окруженный садом и обнесенный высокой позолоченной чугунной оградой, стоит в глубине. Метрах в тридцати от него все как обычно, но, подойдя поближе, Папен и Чиршский замечают отряды полиции и СС. «Все еще не имея ни малейшего представления о том, что происходит, — пишет Папен, — я направлялся в кабинет Геринга в министерстве авиации. И только тут до меня дошло, что вся площадь перед зданием кишит эсэсовцами, которые были вооружены пулеметами». Во дворе министерства стоят вооруженные до зубов полицейские и эсэсовцы. На балконах и на крышах расположились солдаты, нацелив свои пулеметы на входные ворота и готовые в любую минуту открыть огонь. Чтобы попасть в большой приемный зал, Папену и Чиршскому пришлось пройти несколько пропускных пунктов. Высокомерные часовые-эсэсовцы наблюдают за всеми, кто входит и выходит. Вице-канцлера Папена и Чиршского несколько раз властным тоном спрашивают, куда они направляются. Наконец их вводят в кабинет Германа Геринга, заставленный многочисленными безделушками. Здесь царит напряженная атмосфера. Одно за другим поступают сообщения; непрерывно вбегают и выбегают адъютанты, агенты СС и гестапо. Здесь же находится и Гиммлер. Гизевиус вспоминает, что Геринг, со встрепанными волосами, говорил не умолкая. «В своей белой рубашке, серо-голубых военных брюках и сапогах выше колен… он напоминал кота в сапогах или какого-нибудь другого сказочного персонажа». Гиммлер же, напротив, ведет себя сдержанно и замкнуто, но его глаза за тонкими стеклами очков свидетельствуют о решимости, хитрости и терпении. Геринг разговаривает с Папеном с насмешливым снисхождением: министр-президент Пруссии, бывший летчик и наркоман, играет роль, соответствующую силе его страсти и жестокости. Он говорит с уверенностью человека, находящегося во главе событий, человека, который прекрасно знает, что происходит. «Он сообщил мне, — пишет Папен, — что Гитлер вынужден был вылететь в Мюнхен, чтобы подавить мятеж, поднятый Ремом, и что фюрер передал ему всю полноту власти для разгрома восстания в столице».