Противостояние фюреру. Трагедия руководителя немецкого Генштаба. 1933-1944

Это приказ. После того как по городу проехали машины, на улицах появились группы людей, раздающие огромные полотнища флагов, которые должны быть вывешены на фасадах домов. В 20.45 ревут сирены — еще достаточно светло, чтобы различать цвета форм и красные повязки на рукавах. Отряды СА собираются на разных площадях города, штандарт СА 219 строится на игровом поле у Копфштадплац. Но виновниками торжества являются сегодня СС и нацисты, которые собрались на Адольф-Гитлер-плац. Здесь их приветствует толпа — большая, дисциплинированная, не такая живая и активная, как в Берлине. Сотрудники управления металлургических заводов, рабочие, женщины, дети — все они теснятся у заслонов из эсэсовцев и штурмовиков. Ровно в 20.45 гаулейтер Тербовен поднимается на трибуну, сооруженную на площади. У него серьезный и гордый вид, который он стал напускать на себя с тех пор, как фюрер за несколько часов до того, как нанести удар по врагам рейха, посетил его свадьбу. Речь гаулейтера слушают по радио в пяти районах города, от Копфштадплац до Пфердемаркетплац. Из громкоговорителей часто доносятся аплодисменты, заглушающие его слова.

«Преданность — фундаментальный закон государства, — заявляет Тербовен. — Гнойник был удален. Естественно, гангрена еще не уничтожена до конца, как это бывает везде и во все времена. Но главное, что мы теперь знаем, как с ней бороться».

Речь Тербовена прерывается аплодисментами, а когда он кричит «Зиг хайль!», эсэсовцы и штурмовики подхватывают этот призыв, и рев их голосов эхом отзывается на всех площадях. После Тербовена выступают другие офицеры и чиновники, а потом начинается парад. Оркестры СС, одетые в черное, отбивают ритм на своих барабанах, украшенных эмблемой мертвой головы. Они исполняют «Маршируя по Руру». Парад открывают эсэсовцы, и толпа, которой неизвестны подробности операции, понимает, что видит теперь новое лицо гитлеровского рейха. По всей Германии прославляют СС. Толпа молча расходится в темноте жаркой летней ночи, а подразделения СС, которых встречали радостными криками и прославляли в речах, возвращаются в свои лагеря. Солдаты и офицеры Черной гвардии понимают, что после «ночи длинных ножей» они стали хозяевами страны.

В тот вечер фрау фон Папен с дочерьми возвращается в Берлин. Они встревожены: фрау Чиршская сообщила им об аресте своего мужа, и они не знают, какая судьба постигла вице-канцлера. Перед виллой фон Папена все еще дежурит полицейская машина, а вход по-прежнему охраняет капитан полиции. Но Франц фон Папен жив. Он кипит от негодования, на чем свет стоит клянет нацистов и свой домашний арест, под который его посадили. На следующий день временно возобновляется телефонная связь. Первым звонит Геринг. «Он имел наглость спросить меня, почему я не явился на заседание кабинета, которое вот-вот должно было начаться, — вспоминал Папен. — Я ответил слишком резко для дипломата. Геринг выразил удивление — он притворился, что не знает, что домашний арест с меня еще не снят, и просил простить его за это упущение. Сразу же после звонка Геринга люди, охранявшие меня, уехали, и я смог отправиться в Канцелярию».

В зале, где собрались министры, канцлер Гитлер переходит от одного министра к другому. Он выглядит отдохнувшим и находится в прекрасной форме. Сегодня, по прошествии суток с тех пор, как прозвучали последние выстрелы, как он получил поздравления от генерала Бредова и маршала Гинденбурга и убедился, что немецкий народ воспринял разгром СА как должное, он уверен, что одержал победу. Ясность его видения помогла ему принять в нужный момент правильное решение и одним решительным ударом уничтожить всех своих врагов. Его хранит судьба, теперь он стал настоящим вождем народа, его фюрером. Все собравшиеся обращаются к нему с почтением, подчеркивая его власть. Карл Шмидт, нацистский юрист, перефразируя закон и подгоняя его под новые обстоятельства, в своих воспоминаниях не постеснялся написать: «Действия фюрера были актом простой справедливости и не нуждались ни в законе, ни в органах юстиции — фюрер сам по себе закон и юстиция».

Итак, фюрер может делать все, что захочет. Министр юстиции, готовясь к заседанию Совета министров 3 июля, составил проект закона, который, в чем он нисколько не сомневается, будет принят. Единственная статья этого закона гласит: «Меры, принятые 30 июня и 1 и 2 июля, полностью соответствуют закону и были осуществлены в целях пресечения предательских действий, угрожавших безопасности страны».

Итак, вмешательства закона не требуется. Чтобы уничтожить любого человека, достаточно одного лишь желания фюрера.

Когда в комнату входит вице-канцлер, Гитлер с самым дружелюбным видом подходит к нему. «Он предложил мне занять мое место, — вспоминает Папен, — но я заявил, что об этом не может быть и речи, и потребовал разговора наедине». Гитлер и Папен удаляются в соседнюю комнату. Гитлер все понимает и полон желания помочь. Как и в прошлые разы, когда ему удавалось достичь желаемого, он готов выслушивать признания, изображать сочувствие и исцелять чужие раны.