Салли разбудила малютку Ла Вон, сделав все, чтобы не напугать ее. Но трехлетняя девочка не понимала, зачем ее подняли среди ночи, и захныкала, а когда мать стала надевать на нее штанишки, кофточку и комбинезон, и вовсе заревела. От звуков детского плача страх Салли усилился еще больше. Она вспомнила те ночи, когда малютка Ла Вон, обычно ангельский ребенок, плакала из-за опрелости, режущихся зубов, крупа, колик. Страх медленно перерос в злость при виде Чарли, несущегося мимо двери с целом охапкой ее нижнего белья. Бретельки лифчиков развевались позади него, как ленты новогодних хлопушек. Он побросал все в один из чемоданов и с грохотом захлопнул его. Из-под крышки торчала оборка ее лучшей комбинации — Салли была уверена, что она порвана.
— Да что же
— Но только не сегодня ночью, — сказал он с какой-то леденящей душу уверенностью. — Пойми, золотце, если мы немедленно не свалим отсюда, нам с этой базы уже никогда не выбраться. Я даже не знаю, каким чудом, черт возьми, мне удалось удрать с вышки. Видно, что-то не сработало. А почему нет? Все на свете может выйти из строя. — Он издал резкий, пронзительный смешок, который поразил ее больше, чем все, что было до этого. — Малышка одета? Хорошо. Положи что-нибудь из ее вещей во второй чемодан. Возьми в кладовой голубую дорожную сумку, если все в него не войдет, и уберемся отсюда к черту. Думаю, с нами все в порядке. Слава Богу, ветер дует с востока на запад.
Он опять кашлянул в кулак.
— Папа! — Малютка Ла Вон протянула к нему руки. — Хочу к папе! Кататься на лошадке, папа! Кататься на лошадке! Давай!
— Не сейчас, — сказал Чарли и исчез в кухне. Мгновение спустя Салли услышала грохот посуды. Он доставал деньги из голубой супницы на верхней полке. Жалких тридцать — сорок долларов, которые она долго копила, регулярно откладывая по доллару или по пятьдесят центов на покупку
Малютка Ла Вон, с которой папа отказался играть в лошадку — а он редко ей в чем-нибудь отказывал, — начала плакать опять. Салли с трудом натянула на нее легкую курточку и бросилась беспорядочно кидать детские вещи в дорожную сумку. Мысль запихнуть что-нибудь еще во второй чемодан была смехотворной — он бы просто развалился.
Салли пришлось сверху придавить крышку коленом, чтобы закрыть его. Она благодарила Бога за то, что малютка Ла Вон приучена к горшку и не надо беспокоиться о пеленках.
Чарли вернулся в спальню уже
— Куда мы едем, папочка? — спросила малютка Ла Вон. — Я хочу спать.
— В машине тоже можно спать, — сказал Чарли, рывком поднимая оба чемодана, из одного продолжал торчать край комбинации Салли. Глаза Чарли все еще казались застывшими, побелевшими от ужаса. Новая догадка, перерастающая в уверенность, все определеннее вырисовывалась в сознании Салли.
— Произошла авария? — прошептала она. — О Пресвятая Дева Мария, это так, да? Авария.
— Я раскладывал пасьянс, — сказал Чарли, — поднял глаза и увидел, что циферблат из зеленого стал красным. Я включил монитор. Салли, они все…
Он замолчал, глядя в широко открытые и все еще полные слез глаза малютки Ла Вон, которая с любопытством уставилась на него.
— Они все М-Е-Р-Т-В-Ы, — произнес он. — Все, кроме одного или двух, да и те, наверное, уже отдали концы.
— Что значит М-Е-Л-Т-В-Ы, папа? — спросила малютка Ла Вон.
— Не обращай внимания, родная. — Собственный голос доходил до Салли словно со дна очень глубокого ущелья.
Чарли сглотнул слюну. Что-то хрустнуло у него в горле.
— Предполагается, что все выходы блокируются, если циферблат становится красным. Есть главный компьютер, контролирующий весь комплекс, он, по идее, защищен от сбоев. Я увидел, что происходит на мониторе, и выскочил за дверь. Я боялся, что эта чертова штука разрежет меня пополам. Ведь она должна была закрыться в ту секунду, когда изменился цвет циферблата, а я не знал, сколько времени
— Что случилось? Что…
— Я не знаю и знать