Противотанкист

— Тогда собирай всех на северной окраине, как только мы начинаем стрелять, сразу отходите.

Не видя конкретных целей, немцы свой огонь ослабили, но полностью не прекратили, в атаку правда тоже не стремились, похоже чего-то ждали, ну и дождались. Как только по деревне начинают пристреливаться немецкие пушки, то мы сразу выпускаем весь свой остаток мин, по правофланговому взводу фашиков, а когда гансы пытаются отойти, причёсываем их из двух эмгачей и, закинув в ствол каждого миномёта по «колотушке», рвём когти к лесу. Бежать нам полкилометра, да ещё с ранеными на руках, так что фрицевская артподготовка нам как раз в жилу, теперь немецкий шаблон сыграл с ними злую шутку. Пока снаряды разрываются в деревне, туда никто не войдёт, а как только артобстрел закончится, нас уже и след простыл. Конечно, днём этот фокус бы не удался, но ночью как раз.

Оторвались мы удачно, приняв немного левее, обошли заболоченную луговину и скрылись в лесу. Тут конечно пришлось не сладко, под ногами хлюпало, местами иногда стоялая вода доходила до колена, кто-то оскальзывался и падал, окунаясь с головой, но вскоре мы пересекли просеку, и буквально через четверть часа вышли к реке. Видимо в предках у разведчика Сусаниных не было, или наоборот были, но своих они не блудили. Немцы нас не преследовали, для них мы были как тот «неуловимый Джо» из анекдота, которого поймать никто не может, потому что не ловит, а не ловит из-за того, что он нафиг никому не нужен, или обнаружив в деревне наших павших, решили, что всех красных они уничтожили. Когда выбрались на берег, то свалились буквально без сил. Эйфорию от того что остались в живых, сменило чувство усталости и безразличия, а потом горечи от понесённых потерь. Причём не столько от того, что люди погибли, всё-таки война, а на войне убивают, а от того, что их тела остались непогребёнными на поругание врагу. Я только успел собрать документы и оружие, у кого они были и всё, больше уже ни на что не было времени и возможностей.

— Глотни, командир, — сказал мне Федя, протягивая фляжку с водой. Как я вначале подумал. Но когда основательно приложился, и увидел удивлённые глаза этого «вредителя»…

— Ты чего не предупредил, гад!? — Сказал я сквозь слёзы, когда откашлялся, охрипшим голосом.

— Блябуду не хотел, — забожился на зуб Фёдор. — Я же подмигивал. Ты что не заметил?

— Подмигивал он, — уже по инерции ворчу я. Чистый спирт, упав в пустой желудок, вызвал там мгновенную реакцию, и по всему телу разлилась теплота.

— Разбавишь водой, и плеснёшь каждому грамм по полста. Но это только после того, как мы переправимся на тот берег. — Говорю я и иду искать командира разведчиков.

— Здоров Ильюха? — Наконец-то вспоминаю я его имя (это с ним и Филатом, мы пытались спеть «Чёрного ворона», когда отмечали нашу первую победу).

— Почти. — Показал он замотанную свежим бинтом левую руку.

— Это где тебя зацепило?

— Да хрен знает, сам только заметил когда сюда дошли. Хлебнёшь? — встряхнул он полупустой флягой.

— Спасибо. Меня уже один добрый человек напоил «водичкой».

— Да это не вода.

— Я понял, не дурак. Сколько вас осталось?

— Со мной пятеро. Это относительно целых. Трое ранено. А двоих убитых мы там оставили. Сцука! Ну не мог я их забрать, у меня двое тяжёлых, насилу уволокли! — с надрывом восклицает он.

— Не вини себя, моих там трое. После поговорим, сейчас о живых думать надо.

— Да понимаю я всё, но…

— Ну что, действуем по старой схеме? Твои прикрывают — мы с пехотой переправляем раненых, потом все отходим, — перехожу я к конструктиву.

— Действуй Коля.

Начинает светать, реку окутывает туман и, найдя старшего в стрелковом взводе, начинаем переправу. Провозились довольно долго, трёхсотых было почти пятьдесят процентов, слава богу хоть половина из них могла передвигаться самостоятельно, а то бы пришлось челночить, хорошо что кто-то из пехотинцев догадался сделать волокуши, и у нас высвободилось несколько бойцов, но и так в боевом охранении шли легко раненые, а все здоровые несли или волокли неходячих.