Город медленно остывал, сбрасывая с себя людской гомон, и нагретые за день стены домов, живые, будто тело исполинского зверя, все еще хранили тепло солнечных лучей. Суеты на улицах стало поменьше, зато новые обитатели сумеречного мегаполиса, сменив вечно занятых клерков, выбирались из своих убежищ и вливались в раскачивающийся, бешеный ритм северной столицы. Неоновые огни реклам ресторанов и клубов ярко освещали неровным светом лица людей в модных нарядах, строгие иномарки сменяли помпезные и вычурные прокачанные машины – с низкой посадкой и бухающей внутри музыкой, крикливой и противной для Пашки. Но набережные – Нева, Малая Невка или Фонтанка, да еще с пару десятков подобных, – забранные в гранитные фраки, приносили те самые покой и прохладу, которых он так ждал. Вывернув со стрелки Васильевского острова и сделав круг по набережной Невы в сторону Исаакиевского собора, а затем, новым крюком по Конногвардейской, Кочетков бросил машину около Манежа и, захлопнув дверь, уверенно зашагал в сторону Петра, горделиво обозревающего свой город с высоты Гром-камня и верного скакуна. Скакун между делом, как всегда, топтал змея, а взгляд императора, жесткий и надменный, уходил куда-то в пространство, отринув всю суету и заботы, погрузившись в свои проблемы.
И тут Пашку окликнули.
– Молодой человек, – патрульные остановили машину рядом с тротуаром и, выбравшись наружу, уверенно и по-хамоватому, через газон, направились к слоняющемуся без дела Кочеткову. – Гражданин, ваши документы.
Из документов у Пашки был помятый паспорт с балаковской пропиской да временный пропуск в шестьдесят второй отдел.
– С какой целью прибыли в город?
Парочка остановилась около Кочеткова, причем один полицейский встал так, чтобы преградить Пашке дорогу к собору, а второй закрыл отход к Ельцинской библиотеке.
– Работу искать, – честно, не моргнув глазом, признался Драйвер.
– Регистрация? – Тот, что держал документы в руках, лениво перелистывал страницы паспорта, будто тянул время, и то и дело поглядывал на своего товарища, которой, сложив руки на груди, внимательно изучал Кочеткова.
– Не успел еще. Хотя на работу устроился. Вот пропуск, – Пашка кивнул в сторону помятого листа с гербовой печатью. – Отдел шестьдесят два, при МВД. Можно сказать, коллега ваш.
– Пропуск странный, – наконец подал голос молчавший полицейский. – Да и паспорт подозрительный. Сдается мне, Серега, что на этого гражданина ориентировка поутру из Москвы пришла. Проедемте, гражданин, в отделение. Разберемся.
И тут внутри у Пашки снова что-то шевельнулось. Беспорядков он не нарушал, вел себя более чем достойно и в распитии алкогольной продукции замечен не был. Тем более вдвойне странно, что пэпээсники заинтересовались его скромной фигурой. Решив, будь что будет, Пашка спокойно забрал документы из рук родной полиции и, покачав головой, аккуратно запрятал их во внутренний карман куртки.
– Спасибо, господа, я уж как-нибудь обойдусь. Будет проблема, звоните моему начальству, а до ваших домыслов мне дела нет.
– Эй, парень, – молчаливый снова сфокусировал взгляд на Кочеткове. – Ты, смотрю, крутой, так я тебе сейчас покажу, где эта крутость у тебя находится…
Дубинку Пашка успел перехватить, но не учел, что бой не киношный и драться придется мало того что с двумя, так еще и подготовленными полицейскими. Удар вторым резиновым «демократизатором» ожег спину. Взвыв от боли, Драйвер бросился бежать вдоль по набережной.
– Стоять!
Да куда уж там. Заложив крутой вираж и перескочив под рукой одного из нападавших, Пашка во все лопатки бросился к Манежу, где его поджидал старенький москвич с параллельной начинкой. Рывок на пределе возможностей, да такой, что даже в ушах зазвенело. Проскочив проезжую часть и углубившись в тень бульвара, он понесся вперед в полумраке Конногвардейской, в то время как полицейские запрыгивали внутрь патрульной машины и, оставляя следы горелой резины на асфальте, делали крутой разворот через двойную сплошную.
Пятьдесят метров. Вот он стоит, москвичонок, дожидается. Тридцать. Начинаются проблемы с дыхалкой. Удары по спине не прошли для организма даром. Позади все четче слышится завывание сирены, и приходится наддать тем. Десять метров. Лужа. Едва не навернувшись в грязь и с трудом удержав равновесие, Пашка преодолел последние метры до спасительного авто и, нырнув внутрь, буквально вбил ключ зажигания в замок. Машина приняла с пол-оборота, заурчала, весело моргнув приборной панелью. Выкрутив руль влево, Кочетков бросил машину в галоп.
Экипаж патрульно-постовой службы, решив, что их авто с легкостью справится с такой рухлядью, унесся в сторону площади Труда, на разворот, побоявшись лезть через гранитную преграду поребрика, и это было роковой ошибкой. Иномирный движок охнул, будто живое существо, педаль акселератора утонула в полу, и мир за окнами слился в серое марево. Ускорение получилось такое, что Пашка рукой не мог толком пошевельнуть, однако сил хватило, чтобы выскочить на асфальт и, развернувшись перед библиотекой, выйти на финишную прямую набережной.