— Там не было ничего такого, о чем стоило бы говорить. Меня привели туда, мне крупно повезло, я выжил, и меня освободили 29 апреля 1945 года. Я никогда не забуду дату, а вот эту часть моей жизни я, напротив, предпочитаю забыть.
Бен вдохнул и заговорил, словно очертя голову кинулся в пропасть. Он всем своим существом понимал, что его отношения с отцом должны с минуту на минуту навсегда измениться, что полотно, на котором выткан узор его жизни, будет разорвано.
— Твоего имени не было в списке заключенных, освобожденных союзниками.
Это был блеф. Он хотел всего лишь увидеть реакцию отца. Макс довольно долго молча смотрел на Бена, а потом, к его удивлению, улыбнулся.
— Когда имеешь дело с историческими документами, всегда следует быть очень осторожным. Списки составлялись в обстановке величайшей неразберихи, настоящего хаоса. Все записывалось на слух, бывали и пропуски. Если мое имя случайно не попало в какой-нибудь список, составленный неким сержантом армии США, что из того?
— Но ведь на самом деле ты не был в Дахау, не так ли? — спросил Бен, говоря со всем спокойствием, на какое был способен.
Отец медленно развернул кресло, повернувшись спиной к Бену. Когда он вновь заговорил, его голос звучал пронзительно и, казалось, доносился издалека.
— Какие странные вещи ты говоришь.
Бен почувствовал слабость в животе.
— Но ведь это правда, да?
Макс обернулся кругом и снова уставился на сына. На его лице не было никакого выражения, но на сухих, словно бумажных, щеках появился румянец.
— Существуют люди, сделавшие себе профессию из отрицания того, что Холокост вообще когда-либо происходил. Так называемые историки, писатели... Они пишут книги и публикуют статьи, в которых говорится, что все это фальшивка, послевоенные выдумки. Что миллионы евреев вовсе не были убиты.
Сердце Бена билось неровно и глухо, во рту пересохло.
— Ты был лейтенантом в гитлеровской СС. Твое имя упоминается в учредительном документе компании в списке членов правления директоров засекреченной корпорации. Ты был там казначеем.
Его отец опять долго молчал и в конце концов проговорил ужасным шепотом:
— Я не стану этого выслушивать.
— Но ведь это правда, не так ли?
— Ты, похоже, совершенно не понимаешь, что говоришь.
— Вот почему ты никогда ничего не говорил о Дахау. Потому что все это фикция. Ты никогда там не был. Ты был нацистом.
— Как ты можешь говорить такие вещи?! — скрипучим голосом рявкнул старик. — Как ты мог всему этому поверить? Как ты
— Этот документ... он находится в Швейцарии. Учредительный документ корпорации. В нем и сказана правда.
Глаза Макса Хартмана вспыхнули.
— Значит, кто-то показал тебе фальшивый документ, изготовленный для того, чтобы меня скомпрометировать. И ты, Бенджамин, решил поверить клевете! На самом деле вопрос заключается в том, почему ты так решил!
Бен почувствовал, что стены комнаты сдвинулись с места и медленно поплыли вокруг него.
—
— Питер?.. — почти беззвучно выдохнул Макс. Выражение лица его отца было ужасным, но Бен заставил себя продолжать.
— Он рассказал мне об этой корпорации, о том, кто ты такой на самом деле. Он рассказывал мне обо всем этом как раз в тот момент, когда его
Кровь отхлынула от щек Макса Хартмана, скрюченная рука, опиравшаяся на стол, определенно задрожала.
— Питер был убит
—
— Нет, — твердо ответил Бен. — Правда. То, что ты скрывал от нас в течение всей нашей жизни.
Внезапно голос Макса сделался жестким и холодным, словно арктический ветер.
— Ты говоришь о вещах, которые не в состоянии даже понять. — Он сделал паузу. — Разговор окончен.
— Я понимаю, кто ты, — сказал Бен. — И меня от этого тошнит.
—
—
* * *
Самолет компании “Эр-Канада” из Новой Шотландии прибыл в Национальный аэропорт имени Рейгана уже под вечер. Такси подъехало к многоквартирному дому Адамс-Морган, где жила Анна, за несколько минут до шести. Уже почти стемнело.
Анна любила приходить домой, в свое жилище. Ее святыню. Единственное место, где она чувствовала себя полной хозяйкой. Это была маленькая двухкомнатная квартирка в плохом районе, но это был ее собственный идеально устроенный мир.