Протоколы колдуна Стоменова

Кристо (закрывает лицо руками и так сидит молча некоторое время, я тушу тлеющую сигарету в пепельнице, затем он, тихо…): — Прости… Не знаю, что на меня находит иногда… Раньше я тешился тем, что показывал миру фигу в кармане. Теперь же — я проклинаю этот мир, я захлебываюсь в воплях своей ненависти, которую я на него изливаю… Я не знаю, что со мной…

Я: — Мир не так уж плох…

Кристо (отнимает руки от лица, искоса смотрит на меня): — Да?.. (Закуривает). А какой он, этот твой мир? У меня два мира — тот, который у меня был, и тот, что ОН мне показал… Я не знаю, какой из этих миров правильный. И это меня убивает, убивает, Вит, понимаешь?..

Двадцатый день допроса, понедельник 14 августа 1978 года

Стоменов: — Одним из самого важного будет, Сергей Дмитрич, даже не мир этот, но то воззрение, с каким ты на мир этот смотришь. Потому как мир един, а воззрениев этих неисчислимые количества будут. Когда тебе делают больно — ты начинаешь считать, что обустройство мира крайне несправедливо и жестоко — нет, не по отношению к тебе, а вообще, само по себе… А когда тебе ничего, то и миром окружающим удовлетворяешься. Но на земле происходящее не может быть таковым, как это ощущается тебе в минуту настоящую. Это — всего лишь чувствование твое в какую-то малую секунду, и оно не имеет к миру земному никакого правдоподобного отношения.

Послушай теперь меня, Дмитрич, — ты все еще ждешь, что ответ я тебе дам с объяснениями, пошто девчонку эту жизни лишил. Я чую, что ты меня слушаешь, я чую, что ты меня слышишь иногда, но только иногда, а то и реже будет. Что еще сказать, если сказано уже?.. Ни тебе, ни другим некоторым эта мысля покоя не дает — ведь мудер мужик, воистину мудер и говорит справно, но девку, девку-то зачем, а!? А ведь ведал я уже, Сергей Дмитрич… Слухай еще разок, коли не почуял. Не могем умереть мы смертию своею, вот так запросто, как человечишко обычный смерть заполучает. Время подходит, а смерти не предвидится: ни случай досадный жизнь не оборвет, ни хворь внезапная. Уходить во время наказанное надобно, а как уход сделать верный? Дак проводник тогда нужен в царство иное, в царство мертвое, в царство смертное. И если жизни человечишку какого лишишь с умыслом намеренным, особенно магическими средствами попользовавшись, — и станет душа умершего этого проводником тебе в Мертвое царство. Руку тебе протянет — да и с собой уведет покойно, неотвратимо. Девчуха эта для того жизни лишена была, потому как уход мне предстоит скорый, Николой наказанный да хранителями моими верными…

Следователь (глухо): — Значит, собрался все же помирать, Андрей Николаевич?

Стоменов: — Я про девку сказ веду. Али интерес потерял? Впрочем, понял иль не понял — дело твое, мне без интересности… Как говорю тебе — тысячи и тысячи мировоззрениев будет всяческих, и спор иметь за истинность свою — только зазря жизнь свою истратить, пустою ее сделать. Оттого и не переубеждаю я тебя ни в чем: хранитель сказывал — говори, вот я и разговор с тобой веду. Помнишь, что говорил: имею пряник, дак это справедливость, а не имею — тоже справедливость выходит. Убил девку я — от миру не убыло, а сохранил бы жизнь ее — дак в мире тоже не прибавится. Если это уразумеешь, Сергей Дмитрич, — остальное тоже вместишь в мере полной.

Следователь (после некоторой паузы): — Значит… бессмысленно все, да?

Стоменов: — Фу ты, ну ты! Заговорил чего, а… Жизнь проживи для тела и ума своего хорошую, славную, долгую да удовольственную, вот и выйдет — и на земле хорошо было, и в Царстве мертвых ладно. А там, в царстве этом, — равны все будут, ни чинов, ни богатств, ни наград не имеют — но муку или радость вечную каждый сам себе отмеряет еще прижизненно. Никакого тебе, Сергей Дмитрич, суда и сковород горючих — сам ты себе сковорода или сад райский выйдешь. Жизню свою посвятил если стремлениям к братству всеземному — то, к чему там, среди душ умерших, стремиться будешь, если равны там все будут без всяческого твоего участия? Аль коммунизму вашему? Аль сатане тайному, которого и глаз никогда не зрел? Тело, дух и Сила твои — вот отрады земные Великие, и нет ничего значительнее их на земле этой. Не для мира, Дмитрич, — но для тебя, только для тебя одного — и никого больше!.. Это не есть смысл по понятиям нашенским, Магов рода Кривошеевского, но по вашим, людским, — дело говорю — таков смысл и есть… А почему — не для мира, а для тебя единственно — дак, уразумел поди уже — нет миру от тебя ни радостев, ни горя. Живешь ты на свете белом добро али худо — ни звездам, что на небе светят, ни жуку, что в куче навозной копошится, ни белке, что по деревьям скачет, — без интересу существование твое. Упал в бессилье если подле дома мурашиного — вот им и отрада, обглод сделают тебя до последней белой косточки, а если просто рядом прошел — то и дела им нет. Вот и наука вся, Сергей Дмитрич.