В Братошине все четверо ссыльных встретились. Там они оставались три дня, в разных избах, но которые все же сообщались между собой. Лазарь рассказал Аввакуму о казни на Болоте, «с веселым лицом, улыбаясь». Епифаний улегся на печь и все время вздыхал: «Хотел я спасти царя, а сам погиб. Не могу и выразить, что хотел бы сказать. Как теперь жить буду?» Затем он поднялся, сел на скамью. Аввакум видел его в этом состоянии; видел его бескровные губы, закрытый рот, весь он был в слезах. Это посещение придало Епифанию несколько бодрости: он принялся промывать образ Божией Матери, думая робко: «Если бы через Ее заступничество я смог бы говорить!» И тут он вдруг почувствовал, как у него глубоко во рту вырос язык, вплоть до зубов, и, произнеся благодарение Богу, он заговорил ясно.
Аввакум дал волю своим чувствам в письме к верующим:
«Аз, грешный Аввакум, не сподобихся таковаго дара; поплакав над ними, перецеловав их кровавыя уста, благодарив Бога, и яко сподобихся видети мученики в наша лета, и зело утешихся “радостию велиею” о неизглаголемем даре, яко Лазар светло глаголаше и яко отцы и братия моя пострадали Христа ради и Церкви ради. Хорошо так и добре запечатлели, со исповеданием кровию, церковную истинну! Благословен Бог, изволивый тако!
Ну, светы, молите о нас, а мы, елико можем, о вас. Посем от нас вам мир и благословение. И мученики вам, мир дав и благословение, челом бьют».
Он кончал свое послание, когда стрелец пришел и сказал ему от имени Епифания: «Не кручинся-де обо мне; мне-де дала язык Пресвятая Богородица, говорю-де и аз благодатию Божиею». Аввакум прибежал к нему в избу. Епифаний вскричал, увидев его: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» и, как пишет Аввакум, прочая – «ясно во услышание всем». И оба они, вместе, в порыве радости и благодарности запели хвалебную песнь Богородице: «Достойно есть, яко воистину блажити Тя, Богородице». После этого Епифаний смог подробно поведать о своем злострадании. Аввакум же поспешил дополнить свое послание, которое он закончил следующими словами:
«О, великое Божие милосердие! Не вем, что рещи, но токмо: “Господи, помилуй!” И Дамаскину Иоанну по трех днех рука приросла, а новым сим мучеником Христовым – Лазарю в той же день язык Бог даровал, а старцу во второй день. Дозде Аввакум».
Это послание было сейчас же доставлено в Москву[1451]
, где оно способствовало чрезвычайно необходимому утешению небольшой пастве, безутешной от отречений, устрашенной мучением своих пастырей. Бог за нас, что нам преследования, когда нам помогают подобные чудеса!Глава XII
Первые годы ссылки (30 августа 1667 – 14 апреля 1670)
I
Пустозерск. Челобитные Лазаря и прибытие Федора
Из Братошина выехали 30 августа. Заключенные вновь увидели проходившие перед их глазами печальные этапы бесконечного пути изгнания на Север: Вологду, Холмогоры, Мезень.
Весьма правдоподобно то, что Аввакуму здесь представилась возможность вновь повидаться с семьей: три с половиной месяца пути, тогда как нормально требовалось два, это заставляет предполагать наличие достаточно длительных остановок; с другой стороны, было мало сторожей, способных устоять перед моральным превосходством протопопа. Аввакум, более чем когда-либо, продолжал оставаться отцом семейства после почти двухгодичной разлуки и накануне новой, срок которой был неизвестен. Его дорогая Анастасия все еще была мужественной и была готова оказать ему любую помощь, какая ей была по силам. Если не хватало обоих старших сыновей, задержанных в Москве, то остальные дети по своим нравственным устоям стояли на уровне старой набожности. Эта встреча, о которой нам, впрочем, ничего неизвестно, была, конечно, плодотворной и дала нравственное отдохновение протопопу.