Протопоп Аввакум. Жизнь за веру

Кроме выполнения трудовых повинностей, возложенных на него немилосердным воеводой, Аввакум должен был ещё заботиться о жене и детях. Помощников у него не было, поскольку Пашков отнял у него работников, а другим запретил наниматься к нему. Да и нанимать Аввакуму было уже не на что: всё его имущество, вывезенное из Москвы и состоявшее в основном из одежды и богослужебных книг, частично погибло в пути, частично же было разграблено казаками или отобрано Пашковым.

Путешествие продолжалось и летом, и зимой: летом «в водах бродили», зимой волочили нарты. Лишь к октябрю 1657 года полк Пашкова добрался до озера Иргень. Здесь поставили новый острог — рядом со старым, разорённым «немирными иноземцами». В ожидании предстоящей зимы начали строить жилые избы. Построил себе избу и Аввакум. «Тут с робятишки к зиме ставил себе избенко, волочил на плечах своих нартою, сиречь на саласках, из лесу бревенье. От немилосердия воеводскаго люди пособить не смели, а наняться не велит же; еще и нанять стало нечим. До Рожества избу ставил, а жена и робята малые мерзли на стуже. И от Рожества пожили в ызбе до Масленицы…»

Одновременно люди Пашкова приступили к сбору ясака с местного населения. Из-за измены толмача в начале зимы началось восстание таргачинских и баргутских «мужиков», в результате которого погибли десять ясачных сборщиков. На подавление мятежа был послан сын Пашкова Еремей с 260 казаками на конях, на лыжах и на нартах. Однако, взяв в плен 40 человек и захватив 500 лошадей, отряд Еремея Пашкова так и не достиг Баргутской и Таргачинской земель из-за дальности расстояния.

В конце зимы 1658 года отряд Пашкова, оставив в Иргенском остроге 20 казаков, отправился в дальнейший путь. Через Иргенский волок вышли на реку Ингоду. Аввакум в своём «Житии» подробно описывает этот тяжелейший переход, оставивший неизгладимый след в его памяти. Неимоверные лишения, голод и холод, которые приходилось переживать всем участникам экспедиции, усугублялись бесчеловечными издевательствами со стороны Пашкова: «А он, Афонасей, наветуя мне, беспрестанно смерти мне искал…»

«…Один бедной горемыка-протопоп нарту сделал и зиму всю волочился за волок, — вспоминал Аввакум. — У людей и собаки в подпряшках, а у меня не было; одинова лишо двух сынов, — маленьки еше были, Иван и Прокопей, — тащили со мною, что кобельки, за волок нарту. Волок — верст со сто: насилу бедные и перебрели. А протопопица муку и младенца за плечами на себе ташила; а дочь Огрофена брела, брела, да на нарту и взвалилась, и братья ея со мною помаленьку тащили. И смех и горе, как помянутся дние оны: робята те изнемогут и на снег повалятся, а мать по кусочку пряничка им даст, и оне, съедши, опять лямку потянут; и кое-как перебилися волок, да под сосною и жить стали, что Авраам у дуба мамврийска. Не пустил нас и в засеку Пашков сперва, дондеже натешился, и мы неделю-другую мерзли под сосною с робяты одны, кроме людей, на бору, и потом в засеку пустил и указал мне место. Так мы с робяты отгородились, балаганец сделав, огонь курили и как до воды домаялись».

Когда вышли к Ингоде, приступили к рубке леса и заготовке брёвен для двух будущих острогов — Верхшилкского и Даурского. Для первого сделали четыре башни и все острожные стены, а для второго — восемь башен, в том числе две проезжих, и двести саженей острожных бревен на четыре стены. Заготовили также лес на избы и на церковное строение. С началом навигации все бревна сбили в 170 плотов, погрузили на них лошадей и имущество и двинулись дальше, вниз по реке. Водный путь занял целых три недели. Не хватало людей, плоты часто разбивало на мелководье. Ко всему прочему, начался голод.