Процесс

– Вы только что заметили, что никакие доказательства на суд не действуют, потом вы сказали, что это касается только открытого суда, а теперь вы заявляете, что за невиновного человека вообще перед судом заступаться не нужно. Тут уже кроется противоречие. Кроме того, раньше вы говорили, что можно воздействовать лично на судей, а теперь вы отрицаете, что для полного оправдания, как вы это назвали, какое-либо личное влияние на судью вообще возможно. Это уже второе противоречие.

– Все эти противоречия очень легко разъяснить, – сказал художник. – Речь идет о двух совершенно разных вещах: о том, что сказано в законе, и о том, что я лично узнал по опыту, и путать это вам не следует. В законе, которого я, правда, не читал, с одной стороны, сказано, что невиновного оправдывают, а с другой стороны, там ничего не сказано про то, что на судей можно влиять. Но я по опыту знаю, что все делается наоборот. Ни об одном полном оправдании я еще не слыхал, однако много раз слышал о влиянии на судей. Возможно, разумеется, что во всех известных мне случаях ни о какой невиновности не могло быть и речи. Но разве это правдоподобно? Сколько случаев – и ни одного невиновного? Уже ребенком я прислушивался к рассказам отца, когда он дома говорил о процессах, да и судьи, бывавшие у него в ателье, рассказывали о суде; в нашем кругу вообще ни о чем другом не говорят. А как только мне представилась возможность посещать суд, я всегда пользовался ею, слушал бесчисленные процессы на самых важных этапах и следил за ними, поскольку это было возможно; и должен сказать вам прямо – ни одного полного оправдания я ни разу не слышал.

– Значит, ни одного оправдания, – повторил К., словно обращаясь к себе и к своим надеждам. – Но это только подтверждает мнение, которое я составил себе об этом суде. Значит, и с этой стороны суд бесполезен. Один палач вполне мог бы его заменить.

– Нельзя же так обобщать, – недовольным голосом сказал художник. – Ведь я говорил только о своем личном опыте.

– Этого достаточно, – сказал К. – Разве вы слыхали, что в прежнее время кого-то оправдывали?

– Говорят, что такие случаи оправдания бывали. – сказал художник. – Но установить это сейчас очень трудно. Ведь окончательные решения суда не публикуются, даже судьям доступ к ним закрыт, поэтому о старых судебных процессах сохранились только легенды. Правда, в большинстве из них говорится о полных оправданиях, в них можно верить, но доказать ничего нельзя. Однако и пренебрегать ими не следует, какая-то крупица истины в них, безусловно, есть, и, потом, они так прекрасны! Я сам написал несколько картин на основании этих легенд.

– Легендами мое мнение не изменишь, – сказал К., – да и перед судом ни на какие легенды, вероятно, сослаться нельзя.

Художник рассмеялся.

– Ну конечно, нельзя, – сказал он.

– Значит, и говорить об этом бесполезно, сказал К., решив покамест выслушать все соображения художника, хотя они казались ему малоубедительными и противоречили другим сведениям. Да ему было и некогда проверять правдивость всех рассказов художника и тем более возражать ему; будет уже величайшим достижением, если он заставит художника помочь ему хоть в чем-то, пусть и не в самом важном. Поэтому он только сказал: – Давайте оставим разговор о полном оправдании. Вы как будто упомянули еще о двух других возможностях.

– Да, о мнимом оправдании и о волоките. Только о них и может идти речь, – сказал художник. – Но прежде чем об этом говорить, вы, может быть, снимете пиджак? Вам, наверно, жарко?

– Да, – сказал К. – До этой минуты он ни о чем другом, кроме объяснений художника, не думал, но при одном упоминании о жаре у него на лбу выступили крупные капли пота. – Жара тут невыносимая.

Художник кивнул, словно сочувствуя неприятным ощущениям К.

– Нельзя ли открыть окно? – спросил К.

– Нельзя, – сказал художник, – стекло вставлено намертво, оно не открывается.

Только тут К. понял, как он все время надеялся, что один из них – художник или он сам – вдруг подойдет к окну и распахнет его настежь. Он был даже готов вдыхать туман всей грудью. У него кружилась голова от ощущения полного отсутствия воздуха. Он шлепнул рукой по перине, лежавшей рядом, и слабым голосом сказал:

– Но ведь это неудобно и вредно.

– О нет! – сказал художник, словно защищая такое устройство окна. – Благодаря тому, что оно не открывается, это простое стекло лучше держит тепло, чем двойные рамы. А если мне захочется проветрить – правда, это не очень нужно, тут через все щели идет воздух, – то можно открыть дверь или даже обе двери.

Это объяснение немного успокоило К., и он оглянулся, ища вторую дверь.

Заметив это, художник сказал:

– Она за вами, пришлось ее заставить кроватью.

Только тут К. увидел в стене за кроватью маленькую дверцу.