Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года)

Логика борьбы, это действительно обще и, на мой взгляд, очень мало объясняет. Ведь логика борьбы вовсе не всегда должна довести до тех омерзительных преступлений, до которых в данном случае эта, так называемая, логика довела меня и других подсудимых.

Вот я вижу несколько причин, о которых я считаю необходимым здесь изложить вам, граждане судьи.

Ведь началось как будто с невинного на первый взгляд пустячка. В 1923 году группа троцкистов во главе с Троцким, из них часть сидит вместе со мною на скамье подсудимых, составили так называемое письмо 46, в котором были заложены уже все элементы того, к чему мы пришли. Я помню свое ощущение и, мне кажется, это не только мое, когда я подписывал это письмо. Вот передо мною были авторитетные товарищи — большевики, занимающие очень ответственные места, ответственное положение в партии, в государстве. И я забыл о том, о чем неоднократно учил партию Ленин, что одним авторитетам, только словам верить нельзя, он учил разбираться добросовестно во всех спорных документах для того, чтобы выносить свое мнение. Вот это слепое доверие к так называемым авторитетам я лично вижу в своем не только глубоком, но и окончательном падении.

Вторая причина — это опять-таки забвение одного из основных в партийном строительстве заветов Ленина о том, что, раз сбившись с пути, раз ошибившись, нельзя упорствовать и настаивать на ошибках, ибо, как правильно вчера упомянул государственный обвинитель, это может привести и приводит, как и нас привело, в фашистское контрреволюционное болото.

И, наконец, третья причина. Я считаю необходимым о ней еще раз сказать, я об этом говорил в своих показаниях здесь на суде. Это — система обмана, система настоящего обмана, и я должен сказать, что обман обнаруживается у Троцкого и у его ближайших соратников не только в 1934 и в 1935 году, когда скрыли так называемые директивы. Вот когда анализируешь весь этот период борьбы, то видишь, что этот обман проводился очень часто. Я должен это сказать суду. Почему я говорю об обмане, я скажу дальше. Я должен сказать суду, что например для многих из нас — троцкистов, в том числе и для меня, которые были тогда в Москве и были довольно близки и к Троцкому и к его ближайшим соратникам, для нас было неожиданностью вынесение тогда уже антисоветской борьбы на улицу 7 ноября 1927 года. Они скрыли от нас это, и мы встали уже перед фактом самой демонстрации, встали перед фактом, перед необходимостью драться за этот нелепый, за этот преступный антисоветский шаг, за первую попытку вынести борьбу на улицу. Я об этом упоминал для того, чтобы сказать, что это не случайно. Это метод, это система, и это я подчеркиваю еще раз сегодня потому, что ведь Троцкий еще жив, ядовитое жало еще ведь не вырвано, он продолжает сегодня обманывать не только своих сторонников, но, к счастью безуспешно, старается обманывать и рабочих. В нашей стране это ему не удается, но в той или иной мере это может ведь ему удастся и в других странах, и вот разоблачение этого обмана есть величайшая необходимость. И я считаю одной из причин такого глубокого и такого окончательного падения вот эту систему обмана. Заверяю вас, граждане судьи, я говорю об этом не для того, чтобы найти смягчающие вину обстоятельства, обстоятельства, смягчающие мою личную вину, я не знаю, как их искать, где их найти, хотя, не скрою, я бы их хотел найти и я бы хотел, чтобы вы, граждане судьи, помогли бы мне найти их. Я хочу, чтобы вы помогли найти их, разобравшись во всем этом деле. Но на этом я не считаю возможным не заострить ваше внимание — на этой системе обмана и предостеречь каждого, кто еще не убедился в этом обмане, что эта система является роковой, как она явилась роковой и для меня.

Само собой разумеется, что иного ничего нельзя сказать, кроме того, что вдохновителем, организатором всей этой преступной нашей деятельности являлся Троцкий, и задача его разоблачения, всестороннего и окончательного, является основной задачей, кроме той задачи, чтобы найти конкретных преступников, его сообщников здесь у нас в стране.

Граждане судьи, когда вы подойдете к вопросу о наказании для меня, я прошу вас учесть следующее: я уже человек не молодой, — пошел шестой десяток лет, и не все эти годы наполнены у меня преступным содержанием. Меня партия знала как преданного борца, и с винтовкой в руке в партизанских и красногвардейских отрядах, и на фронте советского строительства, на хозяйственном фронте.

Я говорю это не для того, чтобы этой своей работой что-нибудь вымолить себе. Эта работа многократно перекрыта теми отвратительными преступлениями, которые я делал, — но я говорю это вот для чего. Когда я ставлю перед собой вопрос, действительно ли я в конец закоренелый и неисправимый преступник, я отвечаю себе: не может этого быть, нет, и это дает мне право просить снисхождения, просить пощады.

Когда я ставлю перед собой вопрос о том, что совсем еще недавно я проводил большую и честную работу, это также мне дает право просить вас о снисхождении.