Процесс исключения

"Страшные последствия человеческой речи в России по необходимости придают ей особен-ную силу, — писал Герцен. — С любовью и благоговением прислушиваются к вольному слову, потому что у нас его произносят только те, у которых есть что сказать. Не вдруг решаешься передавать свои мысли печати (или Самиздату. — Л.Ч.), когда в конце каждой страницы мерещит-ся жандарм, тройка, кибитка и в перспективе Тобольск или Иркутск"*. (Или Потьма.)

* А. И. Герцен. Собр. соч. в 30 т. М., 1956, т. 7, с. 329–330.

Битва любви с равнодушием наступает неизбежно и ведется незримо, а чаще всего и неслыш-но. "Не вдруг решаешься передавать свои мысли печати" (или собранию. — Л. Ч.), открывать рот, если слово числится главным проступком, какой может совершить человек. В обязанности руково-дящего товарища любовь не входит, наоборот, входит равнодушие к той области культуры, кото-рой он ведает. Любит ли директор "Издательства Художественной Литературы" — литературу? Да он о ней и представления не имеет! От равнодушия до ненависти — один шаг. От Самиздата до Потьмы рукой подать. Возненавидеть тех, кто любит, кто говорит, повинуясь своей любви, а не чиновничьим циркулярам — ничего нет беззаконнее и закономернее.

Список деятелей, утраченных русской культурой, бесконечно растет. Те, кто вытеснили из страны Мстислава Ростроповича и Галину Вишневскую, — любят ли они музыку? Любят ли балет люди, вытеснившие из страны Рудольфа Нуриева, Михаила Барышникова и Наталию Макарову? Беспокоятся ли о расцвете физики те, кто сначала лишил работы, а потом заставил уехать В. Турчина? Привержены ли к лингвистике те, кто ответственен за отъезд И. Мильчука? Кого и когда судить будем за отъезд историка А. Некрича? О литературе уж и не говорю: ненавидят литературу те, кто изгнал Солженицына, вытеснил из страны Бродского, Некрасова, Коржавина, преследуют Корнилова и Войновича. И это еще "сказка с хорошим концом": отъезд или исключение из Союза Писателей. А биологи, физики, врачи, писатели — за решеткой? А — просто люди, не таланты выдающиеся, а просто честные труженики, дорожащие не личным своим успехом, а успехом дела, поперечившие начальству и за это страдающие? А — тысячи верующих?

Щедрой рукой разбрасывает созидателей нашей культуры по сибирским лагерям или раздари-вает Западу и Востоку безумное наше государство. Сталин некогда распродавал Эрмитаж. В этой растрате поражает кроме равнодушия к искусству, к истории человечества и России наивная уверенность, будто Эрмитаж со всеми своими Тицианами, Леонардо да Винчи и Рубенсами принадлежит ему, лично ему, т. Сталину, хочу распродам, хочу с кашей съем. Уморив в тундре миллионы ни в чем не повинных безымянных крестьян, Сталин подверг уничтожению и цвет интеллигенции: сотни талантливых людей — тех, кто уже успел проявить себя в науке или искусстве, — и тысячи неуспевших погибли в лагерях. Современные наши хозяева массовых облав на людей не ведут, но от Сталина, вместе со многими другими чертами, унаследовали наивную уверенность, будто люди искусства и науки принадлежат не народу, не земле, вспоившей их своими соками, а лично им, хозяевам страны.

У нас существуют законы, строго (хотя и тщетно) оберегающие государственную собствен-ность. Каким законом защитить от уничтожения и разбазаривания нечто гораздо более ценное: духовные ресурсы России?

12

9 января 74 года Секретариат постановил исключить меня из Союза Писателей "с широким, освещением, в печати".

Но "широкое освещение" нынче не в моде. Предпочтительнее расправляться втихую. Громкая расправа — как с Сахаровым, с Солженицыным — редкость. Она невыгодна: она пробуждает в людях не только организованный свыше «гнев», но и невидимое — неорганизованное — братство.

Какое последовало «освещение». А никакого.

18 января 74 года "Литературная Россия" поместила заметку под заглавием: "В Секретариате Правления Московской Писательской Организации". Перечислены оказались все вопросы, какие стояли на повестке 9 января, когда меня исключили. Один только вопрос в отчете пропущен: мое исключение.

Если бы я сама, собственной своею персоной, не присутствовала 9 января 74 года при своем исключении, я узнала бы об этом январском происшествии только в марте — через три месяца.

Читатель же не знает и по сию пору.

В марте 1974 года я получила по почте "Информационный бюллетень" Союза Писателей, ныне редактируемый т. Верченко. Присылкой этого бюллетеня, рассылаемого по особому списку, т. Верченко известил меня, что я исключена. На странице 24 сообщается, будто "в ходе обсужде-ния было установлено, что Л.К.Чуковская на протяжении ряда лет… занималась фабрикацией и пересылкой за рубеж клеветнических статей и других материалов…"