Процесс исключения

Грибачев (радостно): Найдется еще один свидетель — и Корнилова можно будет привлечь к ответственности! и он получит не менее пяти лет…

Корнилов, когда ему предоставили слово, сказал:

— Если Союз Писателей творческая организация, то состоять в ней я считаю возможным. Потому что я писатель. Принадлежность к Союзу не должна лишать меня права иметь свое собственное мнение и его открыто высказывать: права писать, о чем я хочу, и печатать, где хочу. Но если вы полагаете, что член Союза не имеет права на свое собственное мнение…

Хор: Советский писатель, советский писатель, не просто писатель, а советский…

Корнилов: Если вы полагаете, что член Союза не имеет права на собственное мнение, то в этом Союзе я состоять не могу.

С детского сада и до Союза Писателей я никогда не был начальником. Я никогда не брал на себя право решать судьбу других людей. Но как писатель я не мог не бороться с несправедливос-тью. Я вам должен напомнить, что в истории русской литературы существуют две традиции: традиция писательского гуманизма и традиция аппаратно-чиновничьего вмешательства в литера-туру и в конце концов удушения ее. Очевидно, мы наследовали с вами разные традиции… Я одну, вы другую.

Крики: Он говорит прямо на «Голоса»… Вы говорите прямо на враждебные радиостанции…

Корнилов (разрывая в клочки свой блокнот): Я мог сюда не прийти. Но я сюда пришел. Я знал, что вы будете нарочно себя распалять, чтобы в конце концов сказать то, что вам велено. Но все-таки я сюда пришел. Пришел потому, что писатель не имеет права отказываться ни от какого жизненного материала, тем более от того, который сам плывет к нему в руки.

Вы любите нас учить, что надо окунаться в жизнь, ездить в творческие командировки? Прекрасно.

Я никогда никаких творческих командировок не брал и считаю и вас прошу считать, что мой приход сюда, к вам, взглянуть на вас — это и есть моя первая и моя последняя творческая командировка.

…Следующим после Владимира Корнилова, 24 марта 1977 года, исключали из Союза Писателей Льва Копелева.

В отличие от Владимира Николаевича, Лев Зиновьевич не воспользовался предоставленной ему командировкой в комнату № 8. У Копелева за плечами арест во время войны, лагерь, шараш-ка; и пересмотр дела, и два суда, и гражданская реабилитация; и восстановление в партии, и новое исключение из партии… Прибавлять к накопленному опыту лицо Грибачева, голос Медникова, мысли Самсония или Разумневича он не испытал потребности. На них и на им подобных — в армии, — в тюрьме, на лагпунктах — он нагляделся вдоволь.

Лев Копелев отправил в Секретариат письмо. Приведу отрывки:

"Я не сомневаюсь в исходе вашего заседания и даже могу ясно представить себе, что именно будут говорить ораторы".

"Ритуал моего исключения призван лишь оформить фактическое отстранение от литературной работы, которому я подвергаюсь почти десять лет".

"Зачем нужны административные расправы с литераторами?"

"Неужели зачинщики этих расправ настолько оскудели памятью и воображением, что хотят заново разыгрывать старые трагедии, и не сознают, как сами при этом оказываются персонажами бездарных фарсов?"

(Не сознают. Лев Зиновьевич, не сознают. У бюрократии, как у всякого мещанства, памяти нет. Память — орудие преемственности, орудие духовной культуры. Они же вне культуры. Они посторонние. Союз Писателей давно пора переименовать в Союз Посторонних.)

Следующим после Льва Копелева исключили… Впрочем, нет.

Эту грустную книгу о попытках вгонять писателей в небытие, исключать из литературы, из читательского сознания и памяти я хочу окончить победно и радостно. Нет, не только глубоким моим убеждением, что чем упорнее заталкивают писателя в несуществование, тем громче звучит его голос, тем вернее он побеждает. Я хочу закончить эту грустную книгу радостным известием об исключении из Союза Писателей — кого бы вы думали? Кого-нибудь из нас? Нет. Об исключении Союза Писателей из литературы. Известием об исключении всех этих Секретариатов и Правлений.

Георгий Владимов, автор повести "Большая руда", некогда напечатанной в "Новом мире", и романа "Три минуты молчания", тоже впервые напечатанного в "Новом мире", автор письма IV Съезду Писателей (одного из самых сильных писем, прозвучавших в защиту Солженицына, — и в тысячах экземпляров размноженного Самиздатом), автор повести "Верный Руслан", опубликован-ной за границей, член Союза Писателей за номером 1471, - писатель Георгий Владимов сам сорвал с себя номер*.

* Повесть "Верный Руслан" опубликована в Советском Союзе в 1989 году в журнале «Знамя», № 2; письмо IV Съезду Писателей — в журнале «Смена», 1989, № 22.

Привожу два отрывка из письма Георгия Владимова в Правление Союза Писателей СССР: