Процесс Жиля де Рэ

В показаниях, данных на светском суде, Пуату, который, по-видимому, с 1427 года, с десятилетнего возраста, состоял в услужении у Жиля де Рэ, уверяет, что Жиль совершал убийства в своих покоях в Шантосе, когда был жив Жан де Краон. Пуату слышал, как Рэ говорил об этом (с. 290), что, впрочем, не выглядит убедительным. Пуату утверждает, согласно обвинительному акту, что Рэ убивал детей, начиная с 1426 года. Вероятно, нам следует придерживаться даты, указанной самим Жилем: он начал совершать убийства в год смерти своего деда. Однако Рэ не говорит: «После его смерти». После того как старик ослабел настолько, что спокойно можно было действовать так, словно его уже нет, Жиль вполне мог совершать убийства в своих покоях. Разумеется, до того, как дед умер, он мог бы делать это и в другом месте. Во всяком случае, после смерти Краона или в момент, когда его смерть была близка, Жиля, вероятно, охватило и опьянило чувство самовластия, могущества, свободы. Его дед, этот хищный старик, видимо, повлиял на Рэ. Он ввел его в жизнь, был сообщником Жиля, давал ему советы в ратном деле, основанном на насилии и пренебрежении человеческой жизнью. Он научил его вести себя, подобно бандиту. На самом деле Жиль не вмешивается в денежные дела до 1424 года. Но с 1427 года, когда он начинает воевать, Жан де Краон становится главным наместником в Анжу, и Жиль оказывается там наравне с опытными полководцами. В провинции Ле-Ман он командует войсками Краона; именно благодаря деду он сходится со своим родственником Жоржем де Латремуем — тот происходил из рода Краонов. Скорее всего, дед был живым примером для Жиля. С этим беспринципным, безудержным человеком Рэ был на короткой ноге. Он жил бок о бок с дедом, и его завораживала такая жизнь! Но Жиля не оставляла мысль о сексуальном преступлении, а такое преступление возмутило бы старика. Кроме того, Краон старался избегать безумных растрат, а Жилю они кружили голову, и он не мог противиться этому наваждению. Со смертью деда внук оказался владельцем несметных богатств; ничто более не сдерживало терзающее его неистовство. Лишь преступление, это преодоление всех границ, лишь оно должно было даровать ему безграничную суверенность, которой в его глазах, глазах подростка, обладал старик. Жиль был соперником того, кто его воспитал, за кем он следовал и кем восхищался — того, который, превзойдя внука при жизни, теперь был мертв. Отныне Жиль сам собирается опередить его. Он превзойдет его в преступлении. Даже если Рэ и не рассуждал именно так, хмельная свобода сама перешла в постыдную распущенность.

По поводу датировки преступлений показания Жиля расходятся с обвинительным актом: в нем сказано «по прошествии четырнадцати лет». В этом акте, который предшествовал даче показаний, первые убийства относятся к 1426 году, но перед нами лишь бездоказательные предположения. Коль скоро Жиль сознавался во всем, он не ухудшил бы свое положение, согласись он в этом пункте с обвинением. Впрочем, датировка, приведенная в его показаниях, согласуется с той, что указана в первых свидетельствах об исчезновении детей.

На самом деле, эти свидетельства не связаны с Шантосе, который относится к герцогству Анжу: нантские судьи вели расследование лишь в пределах собственной юрисдикции, исключительно в герцогстве Бретонском.

Пять приведенных ниже свидетельств связаны с Машкулем Машкуля и относятся приблизительно ко времени между 1432 и 1433 годами, то есть, по старому стилю, это год, когда «скончался сеньор де Ласюз»:

1) Около 1432 года двенадцатилетний сын Жана Жедона из Машкуля был отправлен для обучения ремеслу к Гийому Илере, скорняку, который тоже жил в Машкуле. Гийом Илере, дающий показания вместе со своей женой Жанной, утверждает, что отдал ребенка Жилю де Сийе под предлогом отправки его в замок с поручением. В тот же день, поздним вечером, Гийом Илере спрашивает у Жиля Де Сийе и Роже де Бриквиля, куда делся его подмастерье. Они отвечают: им ничего неизвестно, кроме того, что он пошел в Тиффож: «И куда-то, сообщает помянутый Сийе, где, как он считает, помянутого лакея поймали и забрали к себе разбойники, дабы он служил им пажом».

Жан Жедон, вызванный в суд в качестве свидетеля, подтверждает сказанное Илере. Показания этих первых свидетелей подтвердили Андре Барб, сапожник, Жанно Руссен и Жанна (вдова Эмери Эделена), а затем Масе Сорен и его жена, — тоже жители Машкуля. Мы увидим, что и эти последние вскоре хватились исчезнувшего ребенка. Илере полагает, что с момента пропажи сына Жана Жедона прошло семь или восемь лет. Допрос проходил 28 сентября 1440 года (или в один из следующих двух дней). Таким образом, согласно воспоминаниям Илере, убийства начались в 1432 или 1433 году. Далее мы увидим: и других детей, о которых будет сказано ниже, скорее всего, похищали в 1432–1433 годах (сс. 268–272).