Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера

— Сейчас всё пройдёт. Мы вам освежили память, а тело… поправится. Не мешало бы ещё полежать, но получил распоряжение срочно доставить вас к хозяину судна. Вас посадят в каталку, укроют пледом и наденут наручники… инструкция.

…Вкатили в просторную каюту, засланную по полу и увешанную по стенам коврами. В углу на оттоманке в окружении четырёх молодиц в перьях и золоте возлежал меняла Зяма. Курил кальян, поднося мундштук после затяжки и к клюву внушительных размеров попугая, восседавшего посреди развесистой чалмы. «Чудит старик, — посмеялся я — попугай-то чучело».

— Доброго здоровьишка, господин Вальтер. Знакомьтесь, следователь по особо важным делам Прокуратуры Сохрана Исхода… Гера, отстань! — прикрикнул вдруг меняла: оказалось, присмотрелся я, в чалме восседало вовсе не чучело, а гиацинтовый ара, вполне себе живой. Шипел на молодиц: «Брысь, паскуды».

Булькало в колбе кальяна, я не разобрал фамилию следователя. Но узнал: мой одноклассник по прозвищу Доцент. Старше моего выглядел потому, что пробуждён в Анабиозарии Исхода раньше меня. Но вида, что узнал, я не подал. Не потому, что запамятовал его имя и фамилию, а потому, что сам он, когда санитары удалились, оставив меня сидеть в кресле-каталке под лучом яркого света от лампы на столе, и глазом не повёл. Спросил: «Хотите курить?» и вызвал конвоира поднести мне, скованному наручниками за спиной, сигарету и зажигалку, прикурить.

— Приведите обоих, — распорядился Доцент по селекторной связи.

Дверь у меня за спиной отворили и я — шли далеко по коридору — узнал шаги одного.

Внесли Евтушенко, и вошёл, прижимаясь боком к паланкину, Степан. Козёл, мотая головой, дёргал зубами за шнур-ком, от чего камуфляж на его жилетке, забранной ремнями от моей портупеи (я узнал, «офицерская» из кожи осветлённой), менялся, то под листву, то под снег.

— Этот мужчина утверждает, что он… Сумаркова Пульхерья. Что вы на это скажете?

Я глубоко затянулся сигаретой и ответил:

— У меня амнезия, два, а то и три, если не все четыре, года жизни стёрты из памяти, но со всей ответственностью могу заявить, что это так. Мне об этом сообщил старшина роты и секретарь сельсовета деревни Мирное Балаян Жан-Поль. Сопоставив некоторые факты, я ему тогда поверил. Да, это Сумаркова Пульхерья. — Я выпустил дым кольцом. — Марго.

На меня нашло. Знал, Прокуратура Сохрана Исхода под пятой Партии англо-саксов, им выдать истинную — в теле Мальвины — Марго что-то остановило.

— А козёл кто?

— Немо, — пустил я вторую порцию колец.

Степан оставил шнур-ком, подбежал и, рогами поддев, стянул с меня плед.

— Уведите. Уважаемый Зяма, распорядитесь одеть подследственного. Привели нагишом, девушек смутили. Хоть бы плавки какие надели или сковали наручниками с переду. Стыдоба.

— Конвой! — позвал Зяма, — Оденьте заключённого. Франц Генадьевич, как вам мой говорливый грач? Цыплёнок, пока два слова говорит, а вырастит. Правда, красавчик, — пошурудил мундштуком в чалме и из её развесистых половин «вылупилась» птица с выкриком: «Брысь! Паскуды!».

Туловище, да, в сизых с синим и чёрным перьях, но голова не с огромным крючковатым, с малым клювом. И глаз без характерной для ары жёлтой по окружью «баранки». «Помесь, — сплюнул я на пол — Поднялся Зяма, не одних предал, чтоб такого прикупить, таких не меняют».

— Я заключённый?! Какого хрона!

Каталку вытолкали из каюты, в коридоре одели в хэбэлёнку.

Катили по палубе, из-за угла надстройки навстречу вышла конвоируемая Степанида. Меня развернули лицом к мачте, но я обернулся, улыбнулся и подмигнул ей. Залюбовался девушкой: высокая, стройная… пышногрудая, бёдра крутые, ноги стройные, правда, с икрами излишне толстоватыми. Не скажешь, что ей двадцать.

— Здравствуй, Степанида.

— Доброго здоровья, дядя Жан-Поль, — улыбнулась мне девушка.

Я оторопел. Конвоир развернул от мачты и покатил каталку. Одно сейчас у меня было желание, ощупать нос, проверить, у Балаяна он папашин, чемпиона-носовика. Но, надели хэбэлёнку, руки наручниками мне сковали опять за спиной. Пледом укутали, ступней ног не видать. Пятьдесят четвёртого размера! Бацулами Силыча дверь водокачки вышибал, подумал ещё тогда, что жмут.

Весь путь в каталке до больничной кровати желал чтоб длился вечность: боялся, уберут плед, снимут оковы, — увижу лапы разлапистые, огроменные и волосатые. Истинного армянина. И хэбэлёнка — с пометкой ЯН на манжетке рукава гимнастёрки — окажется мне впору.

* * *

К ней меня привёл тайком врач.

— Зачем ты это сделала? — придвинул я к кровати табурет и присел. Степан, лежавший рядом на полу, отстранился.

— Мне не жить… А ты не всё, но многое знаешь. Не помнишь многое, но память к тебе вернётся… Ты не задавался вопросом: как могло случиться, что среди переселенцев на Марс оказались твои одноклассники из глухой провинции: ты, я, Салават Хизатуллин, Стас Запрудный, Дама Вандевельде, Изабелла Баба, Саша Даничкин… Истребитель, запамятовала его фамилию… и другие наши сверстники?

Истребитель. Царапина на телефонном аппарате в виде литеры «И» его, Командующего ОВМР, монограмма, вспомнил я.