Провал операции «Нарко»

Но, дабы не прослыть лицемеркой, признаюсь – мне это понравилось. И раньше нравилось, и, думаю, будет ещё долго нравиться. Разве плохо, когда становишься явным объектом внимания и, подспудно, целью вожделения. Если публика, в конце концов, цивилизованная и никто тебя не трогает руками, и нет назойливости, то пусть лицезрят.

Иногда, правда, бесцеремонность некоторых индивидов вызывает нескрываемое раздражение. Особенно, если нагловатое сверление взглядом лишь цветочки. А семечки, это когда из наивного небытия резко возникает чья-то нечистая ладонь, невзначай прошедшаяся по бедру – если сверху вниз, то намёк, если наоборот, то откровение. В другой раз это какая-то взмокшая рука, между делом положенная на талию – не ломайся, мол, девка, будь покладиста. А в особых, запоминающихся случаях, это откровенно сжатая в пятерне ягодица – предпоследний по силе медиатор отрицательных эмоций (не будем вспоминать ошеломительный по наглости визит похожей пятерни под юбку – не хрена себе, заявка!). Относительная темнота, некоторая теснота, неизменный хмель и ты в какой-то момент ощущаешь, как чей-то невоспитанный мускул уже играет с твоим честным, ничего не подозревающим рецептором.

Но здесь, по крайней мере, на первый взгляд, ничего такого не намечалось: и ребята сдержанные, да и жёны – лучшего надзирателя не придумаешь – при них. Лишь они бы не перепились, но, по рассказам одних и по молчаливому подтверждению других, даже пьяный в дугу полицейский всегда помнит две вещи – как себя вести в обществе и где лежит пистолет. Поскольку пистолетов я не увидела, логично было предположить, что вся воля будет направлена на поведение. Как выяснилось позже, рассказы и подтверждения имели на то основания, и выяснилось это благодаря Сержу, который уже через пару часов от начала застолья надрался в зюзю.

В общем, когда мой бой-френд приткнулся в уголок и мирно уснул, на меня обратил внимание один из гостей. Этакий комиссар от сохи, подшофе плохо понимающий разницу между сеновалом и банкетом. Поскольку стало заметно, что я осталась практически без кавалера, он решил воспользоваться моментом и принялся меня откровенно клеить. Через пять минут стало понятно, что шансов у него нет абсолютно никаких, хотя, если честно, шансов у него не было уже и в момент, когда он направился в мою сторону; или даже раньше – когда на это решился. Но рук, однако, поначалу он не распускал.

Я, поскольку не хотела навлечь какой-либо гнев на Сержа, откровенно брыкаться не стала. Так, аккуратно не подпускала на аморально близкое расстояние, включая физически доступное для рук. Ничего нас не объединяло, да объединять не могло. Если по части морали наши линии и могли пересечься – оба, так сказать, отдались службе обществу, то физическая составляющая являла строго противоположный вектор. Начнём с того, что я на дух не переношу, когда кто-то непонятно с какого перепугу вдруг начинает лезть своим артикулярным аппаратом в мой ближний обонятельный план. Особенно если незадолго до этого подавался говяжий антрекот с чесночным соусом. Бог свидетель, кому я подобное и позволяла, так это был мой отец, но родную кровь, извиняйте за аллегорию, со сточными водами сравнивать не стоит.

Далее – мне малоинтересны сами по себе истории, будь это различные байки о сумасшедших деньгах или о невероятных приключениях, даже если они украшены восклицательным знаком доблести и основаны на реально героических событиях. Интонационные всплески, пусть и с эмоциональной подпиткой, лишь бульканье, если за ними нет абстракции. И даже правильная дикция, хотя она и имеет большое значение, мне не кажется первостепенной. Я всегда хотела видеть в рассказчике дар к литературным приёмам, а именно к оригинальной способности подачи того, что он хочет сказать. Удачно подобранное слово или уместная фраза – вот медиатор, цепляющий струны моей души. Не плохо, если при этом в воздухе ощущается весенний аромат цветущей черёмухи.

Здесь же изливался поток чего-то лично пережитого в виде событий, шедших одно за другим, причём прямо мне в физию, сквозь облако кулинарного «парфюма» (говяжий антрекот, хотя в более узком, но правильном значении это блюдо называется медалье). Что-то о подвигах «оперов» и об успехах «следаков» – кто это такие, я могла только догадываться, но находилась в состоянии спёртого дыхания и поэтому было всё равно.

– Простите, забыл представиться: подполковник Листиков, начальник районного отдела ГСНН, – внезапно прекратив рассказ, он протянул мне свою мозолистую – последствие длительного контакта с черенком от лопаты – руку.

– ГСНН, это что? – поинтересовалась я и, естественно, так же подала собственную холёную (французский скраб, содовые ванночки, крема с эфирными маслами) «лапку» и потом назвала своё имя.