Прованс навсегда

— В конце бассейна.

— Под розами?

— Под плитами.

— Под плитами?

— Oui. C'est certaing.[87] Клянусь честью покойной бабушки.

Меня это известие вовсе не порадовало. Мощение вокруг пруда состояло из каменных плит в три дюйма толщиной, уложенных на бетонное основание такой же толщины. Сколько нужно усилий, чтобы добраться до земли!

Массо понял, о чем я думаю. Он снял металлоискатель с плеча и опустил его наземь, чтобы можно было разговаривать двумя руками.

— В Кавайоне можно арендовать marteau-piqueur.[88] Он все возьмет. Паф!

Конечно же, он прав. Такой инструмент пройдет сквозь камень, сквозь бетон, сквозь питающие бассейн трубы, сквозь электрические кабели, идущие к насосу. Вот именно — паф! А то еще и БУММММ! А когда осядет пыль, мы, если останемся живы, обнаружим еще одну половинку крестьянского серпа или пролетарский молот, чтобы пополнить коллекцию металлолома. Нет, сказал я. Очень жаль, но нет.

Массо легко пережил мое решение и удовлетворился бутылкой пастиса, которой я вознаградил его за причиненное беспокойство. Однако время от времени я вижу его, стоящего перед нашим участком, глядящего на наш бассейн, задумчиво посасывающего свой мелированный ус. Бог знает, на что он решится в подпитии, если кто-нибудь подарит ему на Рождество marteau-piqueur.

По объявлению в «Вог»

Возможно, помня свое голодное и бездомное прошлое, Бой использует любую возможность, чтобы продемонстрировать свою преданность. Он то и дело приносит в дом подарки — свалившееся с ветки птичье гнездо, виноградный корень, изжеванную сандалию, пучок веточек — и складывает все это под обеденный стол с очевидным намерением доказать свою щедрость, полезность и выставить себя в более дорогом для нас свете. Он заботится о созданий фронта домашних работ, оставляя пыльные следы на полу, разбрасывая по нему сухие листья. Помогает и на кухне, выполняя функции передвижного улавливателя всего, что падает сверху. Он всегда рядом, вплотную или в нескольких футах, всегда старается угодить, чаще всего, правда, весьма шумно, иной раз и с грохотом, порой что-нибудь опрокинув, всегда неуклюже.

Его попытки угодить не ограничиваются нами. Он выработал собственный неортодоксальный стиль радушного приветствия гостей дома. Выплюнув теннисный мяч, обычно покоящийся в каком-нибудь углу его безграничной пасти, он сует свою не менее необъятную башку в паховую область любого вошедшего в дверь. Это своеобразный вариант мужского рукопожатия, и наши друзья вскоре к нему привыкли, воспринимают это как должное, чаще всего никак, и как ни в чем не бывало продолжают беседу с нами, и Бой, исполнив свой долг вежливости, опускается на ближайшую к нему пару ног.

Реакция на его приветственный жест с некоторой степенью точности отражает смену сезонов. Зимой, когда посетители, как и мы, постоянные жители Люберона, голову, вдруг выросшую в промежности, либо игнорируют, либо удостаивают ответного жеста, не прерывая плавного движения стакана ко рту и стряхивая с вельветовых брюк сухие листья и иной мусор, смоченный собачьей слюной. Если же стакан вздрагивает, вино проливается, а голову встречают лихорадочные попытки защитить чистую белую одежду, мы начинаем подозревать, что наступило лето. И вместе с летом прибыли «летние люди».

Ежегодно их оказывается все больше. Как обычно, их привлекает природа и погода, а в последнее время к обычным притягательным факторам прибавились еще два.

Первый фактор чисто практического характера. Прованс с каждым годом становится все доступнее. Поговаривают, что парижский экспресс TGV скинет еще полчаса с и без того беспрецедентных четырех, за которые он долетает до Авиньона. Крохотный городской аэропорт постоянно расширяют, того и гляди он превратится в «Авиньон Интернасьональ». Перед марсельским аэропортом выросла громадная зеленая модель статуи Свободы, маркирующая открытие прямой линии Марсель — Нью-Йорк, два рейса еженедельно.

Кроме того, Прованс снова «открыли», и не просто Прованс вообще, а конкретно городишки и деревеньки, в которых мы закупаем продукты, роемся на рынках и в лавках. Мода наложила на нас лапу.

Библия прекрасного пола, «Вуменз виар дейли», нью-йоркский провозвестник длины подола, объема бюста и веса обручей, навешиваемых на уши, отважилась в прошлом году на вылазки в Сен-Реми и Люберон. В ней были продемонстрированы объекты поклонения при баклажанах, бокалах, стриженых кипарисах, в амплуа отшельников, отрешившихся от всего — кроме партнера, обычно противоположного пола, а также фотографа, bien s^ur,[89] — и наслаждающихся прелестями «простой сельской жизни».