Проверка слуха

* * *

Прифонарная тень

удлиняет короткие мысли…
Обрывается день
чередой надоевших картин…
У меня — карантин.
Так беспомощно руки повисли,
и жирует бумага
до будущий щедрых путин…

* * *

Не прощаясь, тихонько уйду,

не накликав на дом ваш беду,
льдом растаю на краешке дня —
белый свет, отдохни от меня!

Всё останется: ветер и дождь,

рыжих листьев неровная дрожь,
только дым отлетит от огня
и в дорогу проводит меня…

И друзья в неотложности дел

не заметят, что дом опустел —
просто скажут: «Закат полинял!..»
И забудут, забудут меня…

* * *

Всё войдет в берега,

как Яик и Ока
по весне,
напоив заливные луга,
входят в русло.
Так пейте же, пейте
пока
пить дают.
Пейте впрок, как верблюды,
готовясь к пути,
чтоб до следующей речки
живыми дойти.

* * *

День проступает сквозь шторы,

сквозь дымный угар.
День проступает —
и надо ли праздновать труса?
Тонко над ухом зудит тонконогий комар…
Этот — укусит.
Этот укусит и сытым взлетит за карниз,
пятнышком тёмным лепясь к травянистым обоям.
Я, расслабляясь, поглажу волдырь, будто приз:
нам полегчало — обоим.
Нам полегчало — комар отвопил и затих,
я же укус раздираю до крови, до сути:
если напиться хотят из сосудов моих,
значит, и я что-то значу в сегодняшней смуте.

* * *

Курьерский поезд — скорые друзья,

плацкартное расхристанное братство.
От преферанса можно отказаться,
а от расспросов спрятаться нельзя.

Здесь, дохлебав дежурный кипяток,

домашним зельем полнятся стаканы,
и, будто отказали все стоп-краны,
стекают судьбы в общий котелок.

Не уставая, спорят до утра:

клянут, клянутся, каются, пророчат…
Как будто завтра — край! И этой ночью
им нужно жизнь осмыслить до нутра…

И возведя хрустальные леса,

к утру расправясь с острыми углами,
прощаются, как с близкими друзьями,
не оставляя, правда, адреса.

КИШИНЁВ

Центральный проспект — осевая старого города.

Сто шагов в сторону,
и он превратится в заворот кишок
темных одноэтажных уличек…
Калека–фонарь
качается в жестяной тарелке так,
что кажется,
будто качается улица
и скрипит вместе с ним.

* * *

Как пощечина на остывшем асфальте

багровеет кленовая пятерня.
Дождь.
Сентябрь.
И для меня
уже окончился год.

* * *

Не по правилам бить лежачего:

был рысак — да дорога склячила!
В тёмных веках усталость прячется,
обгоняют его — стоячего.

Не по правилам злой смешок ползёт:

«Был силен рысак, да теперь не тот!
Глянь, глаза ему заливает пот!
Ну, а мы шажком проползём вперёд…»

Едкий смех камчой по губам сечёт —

он в последний раз в кровь закусит рот,
и в последний раз землю вспять рванёт,
чтоб упасть, но там, где не всяк найдёт…