Проверочный сигнал (ЛП)

Я сделал первый шаг к примирению, спросив у Тины по мейлу, что она собирается делать с четырехруким проверочным сигналом. Ее ответ был краток и в целом сводился к тому, что это не мое собачье дело. Я ответил одним словом — «паршивка», на что она откликнулась игривым смайликом. Я собирался было послать в ответ что-то подобное, но передумал. Тина уже не была такой замкнутой, как в момент нашего знакомства. Не думаю, что до операции она стала бы посылать подобные письма.

Было в этой новоявленной самоуверенности что-то привлекательное. Если она решила задать жару этому миру, заставить его заплатить за то, как с ней обращались, я хотел это видеть. Нам не обязательно становиться любовниками, но и врагами тоже не обязательно. Возможно, Тина считала так же, потому что через пару дней, не получив от меня ответа, написала сама.

В своем письме она приглашала меня пообедать вместе и сходить в кино. Я взял с нее обещание не хлопать больше дверью, а она отозвалась в том духе, что сохраняет за собой это право, если я назову ее паршивкой или коровой… Так вот мило мы с ней и перешучивались. Ничего похожего на припоминание старых обид…

Обед был нормальный, фильм — тошнотворный, а потом она сказала:

— Не пойми меня превратно, но ты, случайно, не хочешь заняться любовью?

Я рассмеялся. Я был очень даже не против. Теперь, когда шея у Тины совсем зажила, выглядела она сногсшибательно. Я злодейски нахмурил брови, подкрутил воображаемые усы и спросил:

— К тебе или ко мне?

— Не сегодня, — сказала она. — Ты должен еще кое-что сделать, прежде чем твоя резина коснется моего шоссе.

— Я преисполнен нетерпения.

— Нет, ты преисполнен конечностей. Избавься от парочки — и я твоя.

Я вытаращился на Тину, но в ней сейчас было слишком много показного. Я еще не научился смотреть сквозь этот глянец, да и не собирался учиться до этого момента.

— Ты серьезно? — сказал я.

— Абсолютно. Я же ради тебя исправила свою шею, так что теперь твоя очередь.

— Так то была всего лишь косметическая операция! А руки — это, знаешь ли, совсем другой зверь.

— Вот именно. И я не хочу заниматься любовью со зверем. И знаешь, Джимми, если честно, не думаю, что кто-нибудь другой захочет.

Она была права. Я инстинктивно стиснул свои недоразвитые ручонки, что было почти на пределе их физических возможностей. Тем не менее чувствительностью они отличались прекрасной, и когда они сжимали друг друга, мне казалось, что эти проклятые штуковины ужасно дороги мне. Как же я их ненавидел!

Тина, конечно, меня зацепила, заставив ее захотеть, но я не собирался позволять вот так мною манипулировать. Я попрощался холодно, однако дверью не хлопнул.

Я как раз выполнил свой полугодовой план на работе, так что теперь мне полагался двухнедельный отпуск. У меня имелись кое-какие идеи насчет того, чтобы пригласить Тину поехать куда-нибудь вместе, но я не был уверен, что смогу выносить ее так долго. С другой стороны, две недели — это, пожалуй, достаточно для двойной ампутации. Может, и правда настало время выдернуть из моей жизни эти куски мяса.

Отрезать лишние руки — все равно что купить новую машину. Приняв решение, ты уже не можешь отвязаться от этой идеи, пока не доведешь дело до конца.

* * *

Из-за сложности операции я выбрал государственную клинику. Это ведь совсем не то, что срезать гигантскую бородавку на шее. К тому же так было намного дешевле, и в случае осложнений мне не пришлось бы ни с кем судиться: государство возместит ущерб. Оно всегда это делает — конечно, за боль и страдание платят не миллионы, но вполне достаточно для удовлетворения. Иначе ведь придется признать, что социальная программа провалилась, так что существовало множество политических махинаций, чтобы этого не допустить. И теперь у нас ничего не проваливается.

Тина изображала дружеское сочувствие, но я понимал: тут кроется что-то еще. Я не тешил себя обманом, будто я ей действительно нравлюсь, хотя соблазн был велик. Любовь, конечно, умерла, но ее призрак по-прежнему преследовал этот презренный мир. Черт! Тина сама завела эту пластинку про умершую любовь и про то, что если кто-то о ком-то заботится, то дело тут нечисто. Волновался я ужасно, и поэтому был благодарен Тине уже за то, что она рядом, какими бы мотивами она ни руководствовалась. Я не мог сфокусировать взгляд на бумагах, и она с готовностью помогла мне с этим справиться.

У меня была бредовая идея сохранить свои руки в банке с формальдегидом — в качестве сувенира, но Тина меня отговорила.

— Ты должен пожертвовать их для исследований, — настаивала она. — Это твой моральный долг, ведь они смогут послужить для развития медицины и тем самым помочь нашим ближним.

— С каких это пор ты беспокоишься о ближних?

В ответ она бросила на меня взгляд, исполненный фальшивого негодования. В общем, я подписал все бумаги, просто чтобы поскорее покончить с неприятной процедурой.

Пока меня готовили к операции, мы оба как-то притихли. Когда медсестра вышла, я увидел, что Тина пристально на меня смотрит. Я вообразил, что она, наверное, беспокоится обо мне, но тут она сказала: