Провидец Энгельгардт

Как бы то ни было, но я думаю, что в отношении воровства мужики отнюдь не хуже людей из образованного класса. Существует поговорка: «казённого козла за хвост подержать – можно шубу сшить», и уж, конечно, не мужики создали эту поговорку.

Говорят: не присмотри только, работники при посеве сейчас украдут семена. Какая недобросовестность! Семена украсть! У меня, однако ж, ещё ни разу этого не случалось, хотя присмотр не особенный; за круговыми рабочими староста ещё смотрит, но свои батраки сеют без присмотра.

Конечно, украсть семена во время посева – это из рук вон плохо; но разве не случается, что больным в госпиталях недодают лекарства и пищу?»

Прежде всего, нужно, чтобы было настоящее, действительное дело, и потом, чтобы был и хозяин…

Чтобы быть хозяином, нужно любить землю, любить хозяйство, любить эту чёрную, тяжёлую работу. То не пахарь, что хорошо пашет, а вот тот пахарь, который любуется на свою пашню».

Когда агроном Дмитриев, заведующий хозяйством казенной фермы, написал, что у нас невозможно употреблять улучшенные орудия вследствие «недобросовестности», «невежества» русского крестьянина, Энгельгардт деликатно «отделал» его, рассказав об опыте освоения работниками пахоты плугами. А неудачу Дмитриева он объяснил просто: на казённой ферме лошади были «худы до крайности» и вообще обнаружилась масса упущений. В имении Энгельгардта пахота была выполнена на высшем уровне качества.

«И кто же пахал? Невежественные, недобросовестные русские крестьяне – «русски свинь», как сказал бы какой-нибудь немец, управитель старого закала или вызванный из-за границы насаждать у нас агрономию профессор заведения, где прежде приготовлялись «агрономы».

Насчет «русски свинь» Энгельгардт не выдумал, такие суждения были тогда широко в ходу. Он вспоминает, как ехал в вагоне и слышал, как француженка, глядя в окно, тоскливо повторяла: «Ах, что за страна! Никакой культуры!» (разумеется, всё это по-французски). В конце концов Энгельгардт не выдержал и возразил:

«Ну да, «никакой культуры!», а вот твой Наполеон по этим самым местам бежал без оглядки, а вы с «культурой» города сдавали прусскому улану! А ну-ка пусть попробуют три улана взять наше Батищево (напоминаю, так называлось имение Энгельгардта. – М.А.). Шиш возьмут. Деревню трём уланам, если бы даже в числе их был сам «папа» Мольтке (начальник генерального штаба сначала Пруссии, а затем Германской империи, сыгравший важную роль в победе Германии над Францией в войне 1870–1871 годов. – М.А.), не сдадим. Разденем, сапоги снимем – зачем добро терять – и в колодезь – вот те и «никакой культуры». А не хватит силы, угоним скот в лес под Неелово – сунься-ка туда к нам! увезём хлеб, вытащим, что есть в постройках железного – гвозди, скобы, завесы, – и зажжём. Все сожжём, и амбары, и скотный двор, и дом. Вот тебе и «никакой культуры», а ты город сдала трём уланам».

Как видите, тут чуть ли не концепция партизанской войны на случаи прихода сильного неприятеля!

Особенно возмущало Энгельгардта широко распространённое среди помещиков и городской интеллигенции представление о крестьянах как о неисправимых пьяницах: