Провидец Энгельгардт

Безусловно честны граборы-артельщики, которыми Энгельгардт не перестаёт любоваться, видя в них какие-то особые, благородные, разумные черты. Напомню: «В артели граборы всегда отлично ведут себя, ни пьянства, ни шуму, ни буйства, ни воровства, ни мошенничества. Артель не только зрит за своими членами, но, оберегая от всяких подозрений свою добрую славу, наблюдает за всем, что делается в усадьбе, дабы не случилось какого воровства, подозрение в котором могло бы пасть на граборов». К тому же у граборов развито эстетическое чувство, и если они видят, что имеют дело с нанимателем – настоящим хозяином, то всегда проявят инициативу и подскажут, как сделать, чтобы очищенный луг и вырытая канавка выглядели красиво, где следует среди луга – именно для красоты – оставить раскидистое дерево и пр.

Кстати, о красоте. Энгельгардт, бывая на всех крестьянских праздниках, мог убедиться, что при всей убогости и нищете крестьян, в их быту было много проявлений стремления к красоте. Он приводит слова песни, которую поют бабы, когда совместно на толоке рубят капусту. Удивительны слова, удивителен ритм, жаль, что тогда было невозможно записать мелодию песни. Мы, современные русские, по сути, не знаем русской песни. То, что обычно преподносится как русские народные песни, это, по большей части, песни, написанные композиторами на стихи русских поэтов XIX века («Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», «Степь да степь кругом…» и пр.) Академические хоровые коллективы и прославленные солисты поют русские песни в такой обработке, что там подчас от исходного материала ничего не остаётся, а фольклорные коллективы записывают старинные песни в исполнении старух, вряд ли способных донести до слушателей их красоту. Даже песня «Не одна во поле дороженька…», которую, видимо, знали в тот век все читатели «Певцов» из «Записок охотника» Тургенева, ныне мало кому известна, потому что если и исполняется знаменитыми артистами, то в сокращённом виде. Лемешев пел из неё, сколько мне помнится, четыре строфы, Козловский – шесть, и лишь Штоколов добирался до заключительного куплета: «Коли найдёшь лучше меня – меня позабудешь. Коли найдёшь хуже меня – меня воспомянешь». В старом (советском фильме «Глинка» (а композитор родом из тех мест, где потом хозяйствовал Энгельгардт) молодая крестьянка, качая зыбку с ребёнком, тихо напевала, напутствуя своего суженого (за давностью лет могу что-нибудь в словах напутать): «Так иди ж, иди ж, ясный сокол мой, Ясный сокол мой, мил сердечный друг. Буду ждать тебя тёмной ноченькой, Тёмной ноченькой, ясной зоренькой». Тут веришь, что это подлинная народная песня, из тех, на которых воспитывался музыкальный вкус Глинки. И мелодия её настолько русская, что, кажется, может служить эталоном русскости в музыке.

Помнится, довелось мне быть на концерте хора Полянского, и там молоденькая солистка с ангельским голосом спела песню «Ты повянь, повянь, бурь-погодушка». Зал аплодировал так, что, кажется, стены могли обрушиться. Артисты много раз выходили, кланялись, но на «бис» песню так и не спели. (Кажется, это вообще принцип Полянского.) Песня меня так очаровала, что я, несмотря на вечную занятость, прослушал все диски с записями хора, какие удалось найти, но там этой песни не оказалось. Так и не услышал я ещё раз этот шедевр.

Следующее обвинение крестьян со стороны помещиков и либеральных журналистов Энгельгардт отбивает с лёгкость, простым сопоставлением доводов обличителей с действительностью: