Провидица

Сэм вспомнила то утро – тринадцать или четырнадцать лет назад, когда тетя Анджела, невзирая на ее безмолвный протест, отвезла племянницу в школу моделей Люси Клейтон в Лондоне.

– Это пойдет тебе на пользу, – сказала тетушка. – Придаст уверенности в себе.

Сэм до сих пор видела уничижительное презрение на высокомерном лице беседовавшей с ней женщины.

– Ты слишком маленькая, – говорила та. – Низкорослая. Пять футов пять дюймов, да? А нам требуется пять футов семь дюймов, это как минимум. – Она взяла Сэм за подбородок, покрутила ее голову в разные стороны, словно покупала лошадь. – Довольно милое личико, детка, настоящая английская роза. Ты и в самом деле весьма симпатичная, детка, просто шикарная. – Последнее слово женщина произнесла пренебрежительно, словно речь шла об уродстве. – Шикарная, но не красивая. – И повернулась к тетушке. – Хорошие ноги. Это, пожалуй, ее главное достоинство. Однако недостаточно длинные, чтобы стать моделью.

Сэм прошлепала по ковру к окну и чуть приоткрыла штору. Стояло серое утро, до полного рассвета оставалось еще не меньше часа. Она посмотрела на бурые воды Темзы, тянущиеся вдали, словно полоса грязного брезента. Закопченный черно-белый полицейский катер мчался по реке, его резко подбрасывало, но он рассекал воду, словно тупой нож. Пустой лихтер беспокойно покачивался на месте, привязанный к громадному ржавому бую. Она услышала крик чайки, увидела тень птицы – та летела низко, коснулась на миг поверхности воды. Сэм обхватила себя руками, потерла плечи. Холод словно бы просачивался сквозь стекло и сквозь ее кожу.

На стройке поблизости грохотали два молота, забивающие сваи. Рабочий в спецовке и оранжевой каске медленно прошел по стройплощадке, пробираясь сквозь яркие лучи прожекторов; он осторожно ступал по земле, направляясь к огню, горевшему в черной бочке из-под масла. Другой рабочий, которого она не видела, продолжал прерывисто насвистывать – теперь «Вальсируя с Матильдой».

На краю стройплощадки бульдозер дал задний ход, развернулся, высыпал землю за щитом, на котором громадными буквами было написано: «ПРИБРЕЖНЫЕ ДОМА – ПРИБРЕЖНЫЙ СТИЛЬ ЖИЗНИ». Рабочий остановился, опустился на колени, покопался в земле. Вытащил что-то, осмотрел, потер пальцем, потом выбросил через плечо.

Сэм увидела огненный шар, взметнувшийся высоко в небо, двигатель, разбрасывающий искры, подпрыгивающий, пританцовывающий.

Эта картинка возникла на миг перед ней в полной тишине. В абсолютном безмолвии.

Палец у нее болел так, словно под кожей остался осколок, и она сунула его в рот, пососала ранку. Вновь вспомнила холодную улыбку на лице Андреаса Беренсена. Его пальцы в кожаной перчатке, державшие бокал. Ричард весь вечер так и вился вокруг швейцарца, наливал вино сначала ему, в первую очередь спрашивал его мнение о каждом новом напитке. Заискивал. Лебезил. Ричард никогда прежде не вел себя так. Раньше он всегда уделял особое внимание жене, был человеком с чувством собственного достоинства. Сроду ни перед кем не лебезил.

Какофония на строительной площадке продолжилась, теперь она стала громче, оглушительней. На радио началась передача «Мысли дня». Сэм услышала веселый голос ведущего, раввина Лайонела Блю, густой, как патока.

«Я вот тут задался вопросом, – произнес он, – сколько людей запоминает свои сны? И еще мне интересно, а видит ли сны Бог?»

Нужно одеться. Навести марафет. Создать надлежащий образ. Что лучше надеть сегодня? Сэм зевнула, пытаясь сосредоточиться на предстоящем дне. Утром ей предстоит просмотр первого варианта монтажа, потом ланч с Кеном. Она пошла в душ, ощутила на теле тонкие водяные струи, сделала похолоднее. Водяные иголочки барабанили по коже, сильно, больно. Она вышла из кабинки, энергично растерлась полотенцем.

Уже лучше. Но всего лишь на один процент. Слишком большая доза отрицательных ионов. Когда они улеглись спать? В три? В четыре? Пили портвейн. Потом кофе. Затем снова портвейн. И еще раз кофе. Первым ушел Андреас – Ричард и Бамфорд тогда как раз начали рассказывать анекдоты. Харриет прочла ей лекцию о нынешнем состоянии мира. Харриет беспокоил пластик, от него исходили какие-то ядовитые миазмы – можно заболеть раком, если сидишь на виниловом сиденье в автомобиле.

Сэм открыла шкаф. Первый вариант монтажа – это всегда напряг, напряг, напряг. Кто будет на просмотре?

Хоксмур. Жуткий тип. Вчера Джейк, а сегодня Хоксмур. Два наиболее неприятных ей человека. Надо одеться так, чтобы сразить всех наповал. Сегодня у нас будет день Джона Гальяно и Корнелии Джеймс.

Сэм поморщилась от боли в пальце. Странно, порез вроде бы совсем крохотный. Потом поморщилась снова, на этот раз от внезапной резкой боли в голове, стрелой пронзившей ее до самого желудка. Такое чувство, словно бы тебя разрезали кухонным ножом. Ну и дела. Она чувствовала себя странно. Очень странно.

Сэм облачилась в жакет и юбку от Гальяно. Самая подходящая форма одежды для боя.

«Ох уж эта мода, – подумала она. – Вечно выбивает из колеи. Только ты успеешь к чему-то привыкнуть, как мода меняется».