Провинциал и Провинциалка

Ключарев по-воскресному вял, к тому же вчерашний эмоциональный перерасход. Дети играют. Ключарев смотрит на них. Тепло и уют семьи. И самотечность жизни изо дня в день. И в сущности, как далек этот самый Старый Поселок. И может быть, в эту вот минуту – ну вот сейчас – он смотрит на детей и вдруг моргнул глазами, в этот миг происходит окончательный отрыв… Вот именно. Дети этой связи уже и вовсе чувствовать не будут. Отрыв станет фактом – факт во втором поколении. И пожалуй, неплохо, не без красоты и не без мысли, будет сказать, что основную перегрузку этого отрыва Ключарев принял на себя. А детки уже – топ-топ! – научные работники во втором поколении. И ни в какой Поселок, пожалуй, ты уже не поедешь и даже думать об этом, пожалуй, не станешь. Почему? А все потому же – вверх, детки, вверх! Там, говорят, помягче!

Вот именно. Веселенький топ-топ. И ведь верно – детям Ключарева уже и не видно, и не слышно своих корней. И значит, не больно. И вполне будет им хватать походов, туризма-альпинизма и прочих заменителей и суррогатов живой жизни. Двадцатый век, ничего не попишешь. Ха-ха, век… Н-да. Прадед был священником, деревенским попиком. Отец – прораб. А он, Ключарев-правнук, научный работник – классическая кривая, выбрасывающая, выносящая наверх забитые и темные деревенские души. И неужели же он, Ключарев, живет и радуется, и даже мучается, чтобы лишь отыскать (отыграть) роль в этой скучной поступательной теории? Формальную, в сущности, роль… Оно понятно, есть в этом и кое-что греющее. Дескать, я – только начало. Первая ступень выносящей ракеты, не к воскресенью будь помянута. А вот, дескать, детки мои и внуки мои – вот уж они-то сумеют жить, творить и не мучиться мыслью, где их корни. А я только чернозем для них. Чернозем под тополь, куда как красиво.

Мысль не из плохих, но уж очень его, Ключарева, обезличивающая, и он поскорее отмахивается.

– Эй, детвора! – И он добавляет с грубоватой лаской в голосе: – Что скажете, научные работники во втором поколении? Как дела?

– Хорошо! – отзываются криком Дениска и Тоня.

– Ну-ну… Мать спит.

Он оглядывает детей, как оглядывают потомство, – вялость воскресенья.

– Ну? Рассказать вам что-то поинтереснее, да?

Тоня (в свои четыре года она быстренько разделалась с периодом сказок) выразительно смотрит: ждет.

– Папа, – спешит спросить Дениска на подхвате свободного отцовского времени, – кто первый придумал принцип дополнительности? Это ж гениальная штука.