Провинциалка

— Нет, и обе пьесы.

Я выжидал, будет ли продолжение, но Пепа молчаливо сидела напротив меня, обмахиваясь меню.

— Похоже, ты от них не в восторге? — съязвил я.

— Нет, почему же, "Браки" мне очень понравились. Что же касается второй пьесы, то первая половина — блеск, но затем смелость оставила вас и вы сгладили все острые углы…

Официантка принесла заказ и прижала счет пепельницей. Я отпил большой глоток ледяной водки, причмокнул от удовольствия и засмотрелся на широкий, залитый солнцем тротуар.

— Извините, — словно издалека пробился ко мне голос Пепы, — но я не могу кривить душой, даже если кто-нибудь мне симпатичен.

Я медленно повернул к ней голову и ритуально кивнул головой.

— Благодарю!

— А знаете, когда вы стали мне симпатичны? — продолжала она, улыбнувшись и оживленно помаргивая. — В тот вечер, когда рыцарски вступились за Корнелию. Помните?

— Помню.

— Именно тогда, когда вы меня отчитали, я заметила, что вам стало не по себе. Слова были довольно резкими, но тон и особенно улыбка. Вы улыбались смущенно и извинительно… не могу точно объяснить, что это была за улыбка, но я тогда подумала, что вы — мягкий, деликатный человек, не признающий нравоучений…

"А она не глупа!" — мелькнуло у меня в уме.

— Твоя проницательность производит впечатление. Странно, почему ты до сих пор не поступила в ВИТИС? У тебя острый ум, наблюдательность, нет недостатка в фантазии, а этого предостаточно для кинорежиссера.

Она зачерпнула ложечкой розовое мороженое и медленно поднесла ее к губам.

— Раз вам известно, куда я поступала, вероятно, вы знаете и сколько раз я проваливалась?

— Знаю! — признался я.

— Эти данные вам сообщила Корнелия?

— Корнелия. Хотя, по ее мнению, твой интеллектуальный уровень гораздо выше среднего.

Пепа рассмеялась.

— Ну не трогательно ли? Значит, она так и сказала? Какое благородство, какое великодушие!

Она склонилась над стеклянной розеткой и с жадностью стала вычерпывать растаявшее мороженое, затем резко, вызывающе вздернула голову.

— Почему я не поступила в ВИТИС? Очень просто! Формально — потому, что не могу пробиться дальше третьего-четвертого тура, а фактически — из-за отсутствия связей, включительно и… постельных!

Я холодно промолчал. Эта девушка, казалось, состояла из двух половинок — солнечной и теневой, и показывала то одну свою половинку, то другую. Я скользнул взглядом по ее лицу. Сейчас ее странные глаза и красивые губы показались мне банальными, как и ее слова…

— В сущности, знаете что? — тихо подхватила она после продолжительной паузы. — Иногда я сама не вполне верю в то, что я вам тут наболтала. На что мне надеяться? Ежегодно на этот факультет поступает по крайней мере с полдюжины сыновей и дочерей писателей, режиссеров и актеров. Будь они все даже законченными тупицами, то все равно в течение двадцати лет вокруг них в доме постоянно велись разговоры о кино и театре, сценариях и образах, ролях и постановках. Даже если они несомненные дуболомы, все же что-то запало им в головы. И я сама себя спрашиваю: "Ну а ты, Петрана, куда ты лезешь, что ты знаешь и что ты видела там, на своей малой родине, пока в твою кровь не проник этот микроб?" — "Ты к завтрему фуфайку потеплее мне готовь, будем бревна с Еледжика волочь!" "Ладный лес сегодня валили — гладкий да белый, как сахар, любо-дорого такой пилить". "Устал поди, сынок, дай себе передых, а то упадешь однажды рядом с пилой, да так больше и не встанешь!"

— Это говор твоего края, с синими озерами? — заинтересованно спросил я.

Пепа криво улыбнулась.

— Только я знаю, чего мне это стоило, избавиться от диалекта, хотя порой он предательски дает о себе знать.

— Вряд ли это имеет значение для профессии, которую ты выбрала.

— Для профессии не имеет, но для комиссии… — вздохнула Пепа. — Особенно, если ей больше не к чему придраться.

"Конечно, комиссия виновата в том, что ее до сих пор не приняли!" — мельком подумал я.

— Вам, молодежи, все кто-то мешает! — сухо заметил я. — До сих пор ни разу не встретил молодого человека, который винил бы себя!

— Может быть, вы правы, может, действительно я виновата и напрасно пытаюсь прошибить головой стену… — Она смотрела мимо меня, чуть повыше моего плеча. Между нами сверкнуло что-то синее и острое, как меч, со звоном выхваченный из стальных ножен. — Но я не сдамся, даже если мне придется поступать еще десять лет! — Помолчала немного и окончила с улыбкой: — Родители каждое лето, провожая, выплескивают из медного котелка мне воду под ноги, соседи тоже желают мне удачи, а соседка, тетя Коца, в этом году проводила меня словами: "Ты им не давайся, Петранка! Стой на своем, и победишь софиянок, в нашем краю никто не возвращался побежденным, убиенным — возвращались, но побежденными — никогда!"

И опять ушла в молчание, повернув голову к улице.