Провинциальная история

А вот Дурбин в лес не стремится, стоит да крутит камешек на веревке. Камешек пока прозрачный, и эта его прозрачность будто издевалается, намекая, что он, барон Козелкович, последний отпрыск могучего рода, слаб и трусоват.

Что предки его не остановились бы у черты, они бы вовсе ее не заметили.

Предки.

А барон…

– Это не сказки, – вынужден был признать Тадеуш. – Это ведьмин лес. Действительно ведьмин. Настоящий, а не…

Он махнул рукой и обреченно произнес:

– Пойдемте в дом. Все одно магия там не поможет. А людей… я дам награду, глядишь, и сыщутся охотники.

Совесть кольнула, но барон тут же ее успокоил: как-нибудь да не убьются люди. Только вот… это в столицах больше не верят в ведьмины леса, в путаные тропы, способные вывести на край мира, в подменников и русалочий волос, в безглазых дев, в… во все то, о чем собственная Тадеуша нянюшка рассказывала шепотом, сторожась, как бы кто не прознал, чем она ребенку голову забивает.

Надо было бы и Лилечке этакую няньку найти.

Да где ее в столице возьмешь?

– Идемте, – Тадеуш перелез через ограду сам, прокляв то мгновенье, когда поддался на уговоры управляющего и не стал магическую заслону ставить.

Места тихие.

И батюшка ваш никогда-то…

…батюшка к лесу хаживал. Самолично носил что молоко свежее в крынке, что испеченный хлеб, густо солью посыпанный.

Мысль опалила.

– Да не стойте вы, – барон заспешил к дому. Как же он, глупый, поверил, что именно там, в столице, знают правду? Как позволил себя ослепить, одурманить… надо было с самого начала, с первого дня, как вернулся, как переступил порог родного дома, к лесу наведаться.

Поклониться.

Поделиться кровью, возобновляя старую связь. Тогда, глядишь, и не позволил бы лес Лилечке потеряться. Потешил бы, побаловал бабочками да каменьями, которые некогда Тадеуш приносил домой, потому как были они чудо, до чего хороши, а после уж и вернул бы к дому.

Виноват.

Сам во всем виноват.

– Погодите, так мы что, их искать не станем? – Дурбин нахмурился и оглянулся.

Донельзя раздражающий человек. Но целитель и вправду неплохой, несмотря на всю свою придурь, которую Аннушка почему-то полагала явным свидетельством тонкости натуры.

– Можете попробовать, – отозвался второй маг, имя которого выскользнуло у Тадеуша из головы. Вот ведь, вроде и представлялся, и на память-то он никогда прежде не жаловался, а поди ж ты, взяло и выскользнуло.

Лес упреждающе зашумел.

Пробовать целитель не стал, лишь нервно повел плечом и оглянулся.

– И все-таки я настаиваю…

Узнать, на чем именно он настаивал, Тадеушу не удалось. Он, перейдя на бег, думал лишь о том, как скорее оказаться бы на кухне, а уже там, раздраженный, взбудораженный, разогнал прислугу. Молоко, слава всем Богам, отыскалось, равно как и хлеб. И он, подхватив кувшин одной рукой, а огромную голову хлеба другой, поспешил обратно, к ограде, к старенькой калитке, которая стала еще старше.

Она вовсе просела, погрузившись во мхи и травы, перекосилась и, перехваченная грязною веревочкой, гляделась жалко. А вот лес подошел ближе.

Кажется.

Во всяком случае, Тадеуш помнил, что прежде меж ним и калиткой оставалась полоса сухой травы и еще овраг, который и считался границей. Ныне лес подобрался к самой ограде. Тонкие стебли кустов приникли к ней, норовя пролезть меж прутьями, и уже за ними потянулась молодая поросль.

Пускай.

– Я… – Тадеуш откашлялся, надеясь, что голос его будет слышен. И лес загомонил, закачался, зашелестел, приветствуя старого приятеля, и вместе с тем упрекая его за забывчивость. – Я вернулся.

Он знал, что маги неотступно следуют по пятам.

И что смотрят на него.

И что маги эти лесу неприятны, но он потерпит. Он рад возвращению Тадеуша. Он ждал. Он помнил и игры их, и беседы, и камушков приготовил, чтобы порадовать.

Старая нянюшка говорила:

– Лес детей бережет, это взрослым туда соваться нечего…

…так может, и Лилечку не обидит?

– Я… вырос, – сказал Тадеуш, укладывая хлеб на моховую подстилку. – И, наверное, мне больше нет хода, но… у меня есть дочь. Лилечка…

…он должен был привести ее сюда, еще маленькой, как его самого когда-то привел отец. И дать кусок хлеба, который Лилечка раскрошила бы птицам. И рассказать, что ходить в лес, конечно, можно, но недалеко…

И тогда, возможно, лес бы узнал.

Он и так знал.

Пахнуло теплом и до того знакомыми запахами, что Тадеуш не удержался.

– Она больна, – сказал он. И слова эти дались ему с трудом. – И, наверное, скоро умрет, если… если не вернется вовремя. Найди ее! Пожалуйста.

Он просил.

И лес слушал. И вновь говорил, только теперь Тадеуш не понимал ни словечка, теперь он был слишком взрослым и серьезным, чтобы разговаривать с лесом. А ведь… лес – это не просто дерева, это нечто невообразимо более сложное, древнее, могучее. И как знать, не во власти ли его…

Тадеуш сделал шаг.

И еще один.

Идти оказалось невероятно сложно, ноги будто вязли во мхах, но он шел, поставив себе целью старую березу, которую сам когда-то перевязывал, когда молния разбила ее надвое, и в пролом сочился сок. Ему казалось, что уж эта-то береза должна его вспомнить.

Но…