Провинциальная история

…и стало быть, беспокоиться не о чем. Точнее смысла нет беспокоиться, потому как в этом масштабном действии Стася точно лишнею будет, да только вот… как-то и успокоиться не выходит.

Душно ей.

Тесно в доме. И воздух в нем будто бы густым сделался, тяжелым.

— Извините, — Стася отставила чашку с чаем. — Я… мне… просто извините…

Наверное, это походило на побег, но останавливать её не стали. Только раздалась тихое:

— Сила колобродит…

Как будто это что-то да объясняло.

Не было силы! Вот не было и все тут… Стася остановилась на пороге, вцепилась в перила, чувствуя, как подкатывает к горлу ком тошноты.

— Евдоким Афанасьевич, — позвала она тихонько, не сомневаясь ни на мгновенье, что будет услышана.

— Да, девонька…

— Вы тоже… вы ведь слышали?

— Слышал.

Он позволил себе появиться. И ныне в сумерках, как ни странно, гляделся куда более прозрачным, чем при свете дневном.

— И… тоже думаете, что я должна сидеть? Сидеть и ждать, пока найдут их? Или…

…тела.

Если вовсе найдут.

Он не ответил.

Не сразу.

— А сама-то как полагаешь? — спросил, погладивши бороду.

— Не знаю, — Стася стиснула кулачки. — Я… это ведь разумно, верно? Предоставить дело людям, которые… купцы вот ушли. Они ведь не просто так с оружием, наверное, и обращаться умеют. А ведьмы в город сообщили… и барон тоже маг. Людей соберут. И если так, то зачем я нужна? Да, разумно именно остаться и ждать. За ранеными присмотреть. Тот, второй… у него в живот, а при местной медицине это, наверное, смертельно. Правда, я ничего толком про местную медицину не знаю…

— Выживет.

— Хорошо, — Стася выдохнула с немалым облегчением. — А… а маг? Он целитель и…

— Тоже выживет. С магией, конечно, не понятно. Все ж проклятье было крепким. Мертвая сила…

— Но выживет, — клещи в груди разжимались, и дышать стало легче. — Тогда… не знаю. Я не хочу в дом. Не могу… будто… вдруг все чужим стало! Эти люди… Их так много и хочется спрятаться. Выгонять как-то не вежливо, а терпеть сил нет. Чушь говорю, да?

Евдоким Афанасьевич голову склонил.

— И главное… мне, наверное, туда… — Стася указала на темнеющий сад. — Понятия не имею, зачем… сила спит. Видите?

Она подняла руку, которая была обыкновенною. Ни света, ни искр, ни иных проявлений необычного. Ладонь как ладонь. С царапиной. И ногти отросли, а под ними темная кайма появилась, хотя вроде бы Стася за чистотой следила.

— Сила не в руке, — усмехнулся Евдоким Афанасьевич. — Сила в тебе, девонька. Просто пока ты в нее не веришь. Но если кличет, то иди…

— Одна?

Все-таки здравый смысл подсказывал, что идти ночью в лес одной, в лес, где скрываются остатки банды, — затея не самая разумная.

— А это уж как тебе хочется. Только… вы, ведьмы, или себя слушаете, или…

— Или?

— Сила, она как огонь, гореть горит, но и погаснуть способна, — Евдоким Афанасьевич вовсе побледнел. — Сама решай, девонька… всегда решай сама…

И исчез, оставив Стасю наедине с садом, закатом и собственными дурными мыслями, в которых не понять, что было интуицией, а что — обыкновенною бабской блажью.

Правда, разобраться она не успела.

— Мряя, — раздалось откуда-то снизу и из темноты блеснули рыжие глаза. — Мру-яу!

Протяжный вопль Зверя вспугнул какую-то птаху, на которую кот и внимания-то не обратил. Он выбрался из зарослей, дернул хвостом и выгнул спину.

— Ум-м-мр! — возопил Зверь так, что и в соседних кустах что-то суетливо зашуршало.

— Стало быть, не блажь? — Стася вдруг успокоилась.

И подхватила юбки.

Подумала, что стоит вернуться домой, переодеться, потому как наряд, баронессой подаренный, всем хорош, но по лесу все-таки в джинсах удобнее. Потом подумала, что возвращаться не стоит, вдруг да гости станут вопросы задавать.

Отговаривать.

И вообще…

— Веди, — велела она Зверю, который уселся посеред ступеньки. И тот, радостно вскочив, затрусил знакомою тропой.

 

В какой-то момент Норвуд даже решил, что он заблудился.

Это… удивило.

От удивления он даже остановился, голову задрал, убеждаясь, что солнце по-прежнему высоко стоит. Правда, оказалось, что совсем и не высоко, что покатилось оно к закату.

А ведь…

Норвуд мотнул головой. И усмехнулся: стало быть, права была Белоглазая Эльса, когда говорила про ведьмин край. А он не верил.

И никто-то, пожалуй, не верил.

Но пошли.

— Эй, — крикнул Норвуд, и голос его покатился по лесу, по сухим мхам, по усыпанному мелким цветом черничнику. Покатился и вернулся:

— Э-хей…

Направление он уловил легко, да и к поляне выбрался, почитай, в два шага, хотя готов был поклясться, что эти два шага делал не раз, но никакой-то поляны не было.

Однако вот она.

И возок его.

И лошадка. Ведьмы вот пропали. А старый приятель, наоборот, появился. Да не один.

— Ты бы поберегся, брате, — сказал Бьёрни, травинку выплевывая. Та, правда, кувыркнулась и приклеилась к рыжей его бороде.

— Давно вы тут? — присутствию ватаги Норвуд не удивился, скорее странно было, что ему вовсе позволили из города одному уехать.

Понадеялись?

— Да уж… с полудня, — сказал Бьорни и на солнце поглядел. — Ишь… заморочили.