Провинциальная «контрреволюция»

Тем не менее вскоре после начала широкой поуездной мобилизации белая армия стала неожиданно успешно расти. Через два месяца после объявления призыва в русских полках насчитывалось около 2700 штыков. К апрелю 1919 г. русская армия выросла до 10 тыс. человек. Следуя постоянно расширявшимся возрастным рамкам призыва, к маю число мобилизованных перешагнуло 15-тысячный рубеж, а летом достигло 25-тысячной отметки. На фронт было выведено 13 стрелковых полков. Осенью же 1919 г. общее число мобилизованных в Северной области, включая ополченцев, тыловых чинов и солдат так называемых рабочих батальонов, превысило 54 тыс. человек[755]. Таким образом, на фронте, на охранных и военных работах находился по крайней мере каждый десятый житель (преобладающая часть взрослого мужского населения области). Даже в Архангельске трамваи водили преимущественно женщины, а в крестьянских домах, где останавливались на постой союзные солдаты, они видели лишь женщин, детей и стариков[756].

Успех мобилизации не был связан с каким-либо особым насилием со стороны белых властей при наборе в армию[757]. Северная область была слишком обширна, а архангельская власть слишком слаба, чтобы осуществлять больше, чем точечное насилие. Отношение белого руководства к уклонившимся от мобилизации, напротив, было достаточно мягким, так как главной целью являлось не расправиться с дезертирами, а использовать все возможности для увеличения армии. Если рекрут «опаздывал» по мобилизации на незначительный срок, то раскаявшемуся или пойманному призывнику в худшем случае угрожал месячный арест, а чаще всего после разъяснительной беседы он сразу направлялся в часть. Призывникам, долгое время скрывавшимся от мобилизации, грозило уже от двух до четырех месяцев тюрьмы. Но, как правило, наказание откладывалось до конца войны, и всех провинившихся сразу зачисляли в армию с правом выслужить прощение примерной службой[758].

На успех мобилизации, видимо, повлияла не угроза наказания, а материальные факторы. В Северной области, где в период войны почти полностью прекратились промыслы и население осталось почти без средств к существованию, поступление в армию давало рекруту регулярный паек, обмундирование и жалованье, а также возможность содержать семью, которой полагался бесплатный продовольственный паек и небольшое денежное пособие[759]. Показательно, что особенно успешно набор в армию пошел зимой – весной 1919 г., когда даже в более южных уездах области были доедены последние остатки собственного небольшого урожая и в полной мере почувствовался голод. Приток мобилизованных в армию, возможно, был связан и с представлением населения о том, что белая власть установилась надолго и что у нее есть хорошие шансы победить большевиков. Поэтому по мере укрепления на местах белой администрации сельские сходы, прежде сопротивлявшиеся набору в армию, начали выносить решения подчиниться мобилизации, не желая противоречить власти.

Со своей стороны, белое правительство не только ввело материальные стимулы для поступивших в армию, но и пыталось сделать воинскую службу более справедливой, утвердив ряд положений о демократизации армии 1917 г. Так, в Северной области в качестве обращения к вышестоящим начальникам вместо, например, «вашего превосходительства» использовалось пореволюционное – «господин генерал». При наборе в армию была ликвидирована непопулярная практика «учетничества», т. е. освобождение от воинской повинности по званию или роду занятий. Были отменены и другие льготы[760]. Таким образом, все жители Северной области были равно обязаны исполнять свой гражданский долг по освобождению страны от большевиков.

Безусловно, белому руководству не удалось искоренить все беды старой армии и создать дисциплинированные и высокобоеспособные части. В условиях пореволюционной России это вообще было едва ли возможно. Например, северное руководство пыталось установить в войсках строгую дисциплину, но это нередко вызывало недовольство бывших фронтовиков, которые считали дисциплинарные ограничения, запреты и придирки мелочными и унижающими достоинство солдата[761]. Чтобы укрепить военную иерархию, в северной армии были восстановлены воинские звания, награды и «отдание чести» в строю. Командование попыталось вернуть офицерам чувство собственного достоинства и утраченный корпоративизм, возродив офицерские «суды чести». Также оно вернуло погоны, постановив, впрочем, вместо старых «золотых» использовать погоны защитного цвета, применявшиеся ранее в русской армии при походной форме и принятые в качестве офицерских знаков отличия Временным правительством 1917 г.[762] Но и это многие солдаты восприняли как возрождение социального неравенства в армии. В солдатском обиходе офицеры снова стали именоваться «золотопогонниками» или «барами», а в Архангельске солдаты насильно спарывали погоны с офицеров в городских трактирах и кабаках[763].