Провинциальная муза

«Это точно тот?» — спросил испанец. При свете фонаря, поставленного на кровать, Бэга узнал руку: он оцепенел от ужаса — это был его ответ. Не требуя дальнейших объяснений, муж незнакомки вонзил ему кинжал в сердце.

— Это история для простаков, — сказал журналист, — тут требуется несокрушимое доверие к рассказчику. Объясните-ка мне, пожалуйста, кто из них — испанец или мертвец — разболтал вам все это?

— Сударь, — ответил податной инспектор, — я ухаживал за этим несчастным Бэга, который умер пять дней спустя в ужасных мучениях. Но это не все. Во время военной экспедиции, снаряженной, чтобы вернуть трон Фердинанду Седьмому,[33] я был назначен на один пост в Испании, но, к величайшему моему счастью, доехал только до Тура, ибо у меня появилась надежда на место податного инспектора в Сансере. Накануне отъезда я был на балу у госпожи Листомэр, куда было приглашено несколько знатных испанцев. Вставая из-за карточного стола, — мы играли в экартэ, — я заметил испанского гранда, afrancesado[34] в изгнании, недели две назад появившегося в Турени. Он очень поздно приехал на этот бал, где в первый раз показывался в свете, и прогуливался по гостиным в сопровождении жены, правая рука которой была совершенно неподвижна. Мы молча расступились, чтобы дать дорогу этой паре, которую нельзя было видеть без волнения. Представляете вы себе ожившую картину Мурильо? Огненные глаза мужчины в темных глубоких впадинах оставались неподвижны; у него было совершенно иссохшее лицо; голый череп отливал бронзой, тело было страшно на вид — так он был худ. А женщина! Представляете ее себе?.. Нет, вообразить ее нельзя. У нее было то изумительное сложение, которое создало в испанском языке слово meneo; она была бледна, но все еще прекрасна; цвет ее лица — беспримерная редкость для испанки — сверкал белизной, но взор, горевший солнцем Испании, падал на вас, как струя расплавленного свинца. «Сударыня, — спросил я у маркизы в конце вечера, — при каких обстоятельствах потеряли вы руку?» — «Во время войны за независимость», — отвечала она мне.

— Испания — удивительная страна, — сказала г-жа де ла Бодрэ. — В ней сохраняется что-то от арабских нравов.

— О! — смеясь, воскликнул журналист. — Отрезать руки — старинная мания испанцев, она воскресает время от времени, как некоторые наши газетные «утки»: ведь пьесы на этот сюжет писались для испанского театра еще в 1570 году…

— Значит, вы считаете меня способным сочинить сказку? — сказал г-н Гравье, обиженный дерзким тоном Лусто.

— На это вы неспособны, — ответил журналист.

— Ба! — заметил Бьяншон. — Измышления романистов и драматургов так же часто переходят из их книг и пьес в реальную жизнь, как события реальной жизни поднимаются на театральные подмостки и без стеснения проникают в книги. Однажды я сам был свидетелем, как разыгралась в жизни комедия «Тартюф», за исключением развязки: Оргону[35] так и не удалось открыть глаза.

— Как вы думаете, могут еще во Франции случаться истории вроде той, что рассказал нам сейчас господин Гравье? — спросила г-жа де ла Бодрэ.