Провинциальный человек

Она запнулась за что-то темное, длинное: рыбаки оставили лодку, вытащили на берег. Мария обрадовалась, засмеялась и сразу запрыгнула в лодку и прилегла.

— Я море послушаю. Отсюда страшнее.

А его вдруг толкнул сильный ток, нетерпение, и он шагнул в лодку, устроился рядом. И сразу хотелось обнять ее, но она ударила по руке.

— Не надо. Я и так с тобой про дочку забыла... — В этот миг на них наткнулся прожектор, и она пригнула голову, вся задрожала. И вдруг закричали в поселке. Это были дурные крики: то ли нож в кого-то попал, то ли топор.

— Я побегу, Алеша. Что-то неладно.

— Я с тобой?

— Отстань ты! Хватит!..

Она побежала наверх. Он ничего не понял и еще ждал, — слушал ее тяжелое, забитое страхом дыхание. Потом и дыхание пропало. Тогда он бросился следом и сразу наступил на медузу. Он не помнит, как поскользнулся, как упал на спину, и в этот миг настигла волна. А он не знал, что с ним, почему его рывком потянуло назад что-то могучее и живое, почему он весь мокрый. И это спасло, что не знал. А если б знал, если б видел и чувствовал, как над ним прошел вал, как обдал его пеной, как сам он жадно вцепился в гальку руками и какими маленькими, слабыми стали ноги, — он бы не вынес. Когда поднялся, в голове закружилось, но он упрямо шагнул вперед и в ту же секунду услышал море. Оно гудело, рычало зверем, и на Алешу напал страх, и он побежал. Бежал изо всей мочи, прикусив губу, как бегал только в далеком детстве. Его бы догнала теперь лошадь, да и то самая молодая, и скоро море отстало. Отдышался уже на самом обрыве. В поселке стихли крики, только в дальней улице гудели машины и свет от фар испуганно обшаривал небо. А он не знал, где находится. Дома все одинаковые, заблудился. Но подошел Николай. Он был молчаливый и какой-то закрытый. Скоро они оказались у самой ограды. Здесь горел полный свет и маячила чья-то фигурка. Она с кем-то говорила, потом и другая женщина вышла на свет. Николай сжал ему руку.

— Давай постоим, покурим.

Но женщина говорила громко, и Алеша все слышал.

— Не спеши, Катерина, давай по порядку, — это тетка Николая потребовала и замолчала.

— Тебе Коля сказал уже...

— Ничего я не знаю.

— У Марии Верка убилась. На мотоцикле...

— Каком мотоцикле?

— Получил премию Мишка Лобанов — новый «Урал». Ну как же — обмыть надо. А дочь, Нинка: прокати, прокати, папка! Он не хотел, говорят, но дочь настояла. Ну что, сели, поехали. Сзади Нинка, а Верка-то в коляске. Только до первых бугров — и в кювет. Ну, он пьяный дак. Сам живой, дочка живая, а Верку не откачали...

— А врачи?

— Что врачи. Свои были. Из Темрюка вызвали. Не смогли! — женщина заплакала и заохала, закрылась платком.

Алеша зашатался на месте.

— Я пойду к ней, к Марии...

— Не до тебя ей. Потом... — сказал Николай. — Походи лучше здесь, отдохни.

Ноги сами принесли на обрыв. Море шумело, горел прожектор... Алеша знал, что жизнь теперь прошла и пропала. Он смотрел вперед, его никто не видел, и он плакал. «Из-за меня, из-за меня дочка ее погибла! Отпустил бы поискать и тогда бы... Мария сама просила...»

Жить ему не хотелось. На другой день он не встал с постели. Колина тетка сидела возле него как сиделка.

— Не вини ты себя, не надо! Ну что ты напускаешь, Алеша? Я прямо не знаю, как тебя отдувать? Не виноват ты!.. Вон чё разожгло парня. И болезнь у тебя есть, путевку зря не дадут...

Он молчал, к стене отворачивался, а в горле стояла спазма. Коля щурился, усмехался.

— Иди, сдавайся властям. Ты, конечно, убил! Ты же вел мотоцикл!

— Замолчи, Коля. Мне тяжело. Где Мария?

И тетка снова вступилась:

— У каждого своя судьба, Алеша. Выше судьбы не прыгнешь. У тебя еще все впереди. Все будет. И лучше будет...

— Ты чё, сынок, да кого ты зовешь-то? Опять, гляди, поберестенел... Чё с тобой?

Когда он открыл глаза, над ним стоял незнакомец. Он вспоминал, смотрел на него — и не мог...

— Да это я, я, Василей Петрович! Чё-то тебе приснилося. У меня тоже сынок во сне разговаривал. А я его попою с чайной ложечки — у него и пройдет. До пятнадцати лет поил, а теперь кто поит?

— Что со мной? — приподнялся Алеша.

— Все нормально, нормально. Повернись-ка на правый бок, успокойся. Ох, гляжу — горе с вами. Но поднимать-то вас надо. Кто наставит-то, если мы умрем...