Провинциалы. Книга 2. Уроки истории

– Да, Боря, наломал ты дров… У меня двоечники и хулиганы и то меньше вытворяют… – он постучал толстыми пальцами по крышке стола и после паузы произнес уже ожидаемое Черниковым: – Если бы ты партбилет не сдал… А так, не могу… Разве что факультатив вести, но это, сам понимаешь, – гроши…

– Ясно…

Черников направился к выходу.

Желтков заторопился следом.

– Ты же понимаешь, первый проверяющий из гороно – и мы с тобой оба полетим со своих мест…

– Я понимаю, – с улыбкой произнес Черников, стоя у двери. – Но я рад, что ты хотел помочь… А насчет факультатива подумаю.

– Надумаешь, приходи, – обрадованно произнес Желтков. – Уж тут-то я как-нибудь тебя прикрою…

В двух областных газетах на работу принимали редакторы. В партийной к Запятину, с которым у него отношения и так были не очень, к тому же тот был членом бюро обкома партии, а значит, просто не мог себе позволить совершить опрометчивый поступок, он не пошел, а вот к Жене Латышеву в «молодежку» заглянул. Тот, как всегда улыбчивый и не по-редакторски гостеприимный, напоил чаем, повосторгался его нашумевшим выступлением, поцокал языком по поводу выхода из партии и наконец предложил:

– Пиши под псевдонимом. И присылай письмами. А гонорар мы тебе будем перечислять на сберкнижку. Пока не догадаются, будем публиковать, а догадаются, так и я ни при чем, и ребята… Ну, выговор влепят за потерю бдительности…

И засмеялся.

Женя был хороший парень, но несерьезный. И тем более не революционер. Именно сейчас Черникову необходимо было, чтобы его читали, чтобы имя его не исчезло со страниц газет…

Он занял Черникову денег, сказав, что тот возвратит долг, когда сможет, еще попытался уговорить печататься под псевдонимом, получил нетвердое согласие и проводил до выхода из редакции, оживленно беседуя по пути, так что всем сотрудникам было очевидно, что Черников ни в какой не в опале, и с ним общаться можно.

Самым лучшим вариантом было бы уехать из Иркутска. Но он еще тосковал по Юлиным нелепым вопросам и искреннему восторгу при виде его, и он позвонил Дробышеву.

Дробышев встретился с ним на улице.

Они погуляли по-над незамерзающей, но обметанной льдистой кромкой Ангарой, и из приятельского разговора Черников понял, что и присылаемые ему из Москвы книги (среди которых были не рекомендуемые для прочтения и изъятые из общественных библиотек), и его опека тайного студенческого общества (все-таки есть стукач!), и выступление на конференции, и, наконец, выход из партии сложились в один логический ряд его диссидентства, когда речь идет уже не только о том, что ему не место в идеологических органах, но и в обществе…

– Загнал ты себя, Боря, в угол. И напрасно… – негромко говорил Дробышев, окидывая внимательным взглядом редких прохожих. – Кое-что в нашем обществе не соответствует идеалам, но в этом виноваты конкретные люди. Указал бы этого конкретного старшего товарища, покритиковал бы того же Цыбина, все было бы замечательно.

А ты огульно, на всех сразу…

– Вася, давай не будем устраивать диспут. Подскажи, что делать, тебе со своей колокольни далеко видать…

– Перспектив никаких, – жестко произнес тот. – Еще что-нибудь подобное выкинешь, пойдешь декабристскими тропами… Уезжай куда-нибудь…

– Не могу…

– Девочка держит? – хмыкнул он.

– И об этом знаете…

– Работа такая… Но ведь не жена, можешь и оставить…

– Считай, жена, – вдруг брякнул Черников. – Вот только Нина развод даст…

– В таком случае… – Дробышев подумал. – Устройся куда-нибудь слесарем, что ли…

– Какой из меня слесарь…

– Дворником, сантехником… Кем угодно, только чтобы не слышно и не видно было. Пока все забудется…

– Дворником?.. Слушай, а в твоем ведомстве на эту должность вакансий нет?

– Пошел ты к черту… Нашел время шутить… Между прочим, дворник жильем обеспечивается…

– Это я знаю…

– Ну так и подумай, я тебе угол не выделю… Тем более с молодой женой… На мели?.. – Дробышев стянул перчатку, достал из внутреннего кармана бумажник, отсчитал несколько купюр. – Возьми на первое время.

– Не знаю, когда верну, – помедлил Черников.

– Когда будут, тогда и вернешь, – сказал тот. – И все-таки, я бы советовал тебе уехать.

Они пожали друг другу руки и разошлись…

Черников шел по снежному городу в общежитие, где спал на полу между четырьмя кроватями, и все более понимал, что Дробышев прав, ему действительно нужно уезжать. Пока только из этого города. Подумал, что вот так же, вероятно, обкладывали Александра Солженицына, Виктора Некрасова, Георгия Вадимова… Только у него еще множество городов в этой стране, а у них была открыта лишь одна дверь…

И оттого, что он попадает в этот почетный для мыслящих людей ряд, настроение улучшилось. Страшно не хотелось чувствовать себя чужим в маленькой комнате, отворачиваться от переодевающихся Юлиных подружек, засыпать под их шепот, придерживая рукой опущенную Юлину ладонь и преодолевая желание непокорной плоти.

И он поехал к Асе.