Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Например, «Left Out In The Cold». У героя что-то не сложилось, ну и Now I’m left out in the cold / Left out in the cold / Left out in the cold / Left out in the cold. Это припев, он преувеличенно грудным голосом с примыкающим к нему мягким подвыванием О_ооуО_О (четыре раза). Нет, не предъявлю точно, звуковая завитушка из звука „о“: вверх, вниз, вверх, еще раз вверх. На официальном клипе – район Новой земли или, минимум, Шпицберген, а так-то Left Out In The Cold идиома: выставлен на мороз, вычеркнут, послан на. Но есть надежда: Someday I’ll be warm again / Someday back in form again / Someday I’ll be hot again / Have another shot again. Надежда обломается: Now I’m left out in the cold, с тем же звуковым горбиком.

Справа маячит The Who, «Tommy». Опера. Совсем монументальная торжественность, опера же. Все еще остается невыясненным – что ж такое 60–70-е, их двери, свобода, peace & лав, почему свобода увяла в нулевых и десятых (как это видим мы – понятно, кто «мы», возрастное). Когда все делают свои вещи сами, – конечно, свобода. А какая бывает другая? Частная – это личные двери, не очень-то социально, хотя песни о ней ее социализируют. Мутируют к среднему пониманию, размазанному, а для того свобода – большой пафос, склоняющий к крупным жанрам. Например, к опере.


В 60–70-х будущее как-то нависало над всем каждый день: все подряд движется вперед, всякий день продолжает предыдущий. В любой отрасли происходит нечто отчужденное от человеческих намерений, они работают в пользу Проекта. Был какой-то всеобщий нечеткий проект, важный всем и всем в кайф. И сам по себе неплох, а будет совсем замечательно, как иначе? Даже не Большой, Громадный стиль жизни. Поэтому происходящее и вообще все на свете следовало знать подробно. А то out in the cold. Кажется, эта игра закончена. Но грамматическое время сбилось: когда это было? Оно и сейчас происходит. Даже если и не для всех – для кого-то все так и осталось.

Если можно проиграть, то тут игра. А кто другая сторона, что за ходы она делает, чем? Обстоятельствами? Логично, они всегда откуда-то берутся. Здесь это ссылки и связи, выходящие из них. И если ощутил, что ты сам по себе, а остальное обстоятельства, – тут точно игра. Потому что на третий-четвертый раз этот ноу-хау уже образок на шее.

Игра с правой колонкой хороша. Зажатость маневра склоняет все расшатывать, обеспечивая тебе хоть какую-то реальность. Более-менее та свобода, которую искали в 60-х. Или то, на чем она может возникнуть. Свободы, они разные, но схожий муравей есть в каждой из них. Справа уже «Томми», я в него тыкну, но еще о Спаркс. В июне-июле 1974-го у них был британский тур по поводу «Kimono My House»: пятнадцать концертов, альбом оказался кассовым. Толпы фанатов, но Маэлы осознали, что у них не только подростковая аудитория (а и оксфордские литкритики, в частности). Рассел ворчал: «При том, что в музыкальном отношении мы были достаточно сложны для восприятия (хотя при этом и совершенно доступны), встречали нас как The Bay City Rollers… Это казалось нам очень странным: исполнять песни с такими текстами, как «Talent Is An Asset» и при этом по очереди отражать атаки фанов, штурмовавших сцену. […] При этом кроме визжащих девочек у нас были и другие фэны, понимавшие, что мы поглубже. Они не любили визжащих девочек». А и Фрипп сетовал, что рок-музыка уже «орден динозавров», а публика ведется только на громкость. В том же, 1974-м. Что-то тогда повернулось. Ну а к нам, в Б-1439, Амагамму принесут еще только через год.

Наверное, постмодерн тогда начинал мутировать в постмодерн, вот что. Еще в 71-м у Ихаба Хассана постмодерн был «„отчаянным“ вариантом классического модернизма (напр. – Дюшана и Беккета), „ультрамодернизмом“» (см. Перри Андерсон, «Истоки постмодерна»). В 1972-м Вентури, Браун и Айзенаур опубликовали архитектурный манифест «Учась у Лас-Вегаса», все пошли на аттракционы. После 74-го массы начинают входить в… во всюду.


Вот этот «Talent Is An Asset», lyrics:

Albert is smart, he’s a genius / Watch Albert putter, an obvious genius / Someday he will reassess the world / And he’ll still have time for lots of girls

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза