Читаем Проводки оборвались, ну и что полностью

Музыка тут и не музыка, а существо-ловушка; вытягивает все, не разбирая сознательное-бессознательное, прошлое или настоящее. Помогает времени сложиться в перекати-поле, ее функция. Природное явление. Не думает о тех, кто заливает треки на ютуб, о тех, кто это слушает, – тоже. С чего бы ты для нее есть? Интересоваться можно тем, из чего все это сделано, как петляют связи.


В альбоме (The Pretty Things) «Parachute» (1970), в «Cries From The Midnight Circus» рефрен: Can you hear me, can you hear me I’m a-telling you again – Hear me, can you hear me, can you – Can you hear me… Hear me… И спето как в «Томми»: Tommy, ду ю хир ми, ду ю хир ми, ду ю хир ми. Зачем, с какой целью, с умыслом или время такое было? Пасхалка, к чему? Уязвить Ху как первопроходцев?

Пасхалки шли и в предположительную пустоту. Зачем-то слушая сейчас «Breathe» («Breathe In the Air», Pink Floyd, «The Dark Side of the Moon»), в районе 2:05 обнаружил слова run, rabbit run. А это ж классический хит, Flanagan and Allen: «Run, Rabbit, Run!» Зачем, почему? Инстинктивное желание всеобщей цельности, вот и кролик? Хвост оригинала:

              Run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!              Run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!              Bang! Bang! Bang! Bang!              Goes the farmer’s gun.Run, rabbit, run, rabbit, run.              Run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!              Don’t give the farmer his fun! Fun! Fun!              He’ll get by              Without his rabbit pie              So run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!

Песенка для шоу Ноэля Гэя «Собачка смеялась», премьера 11 октября 1939-го. Была популярна во время Второй мировой, после того как Фланаган и Аллен озлободневили текст: «Беги, Адольф, Беги, Адольф, Беги, Беги, Беги…» Странно, в песне кролику ж сочувствуют: «Беги, беги» – чтоб не попал фермеру под ружье. Что ли, перелицевали смысл. И телохранитель, и секретарь Черчилля вспоминали, что премьер ее часто напевал во время войны, в каком варианте? И роман Апдайка называется «Rabbit, Run», вышел в 1960-м. Подтверждено, название из the popular World War II – era song «Run Rabbit Run». Логично предположить, что и эпиграф (там и эпиграф) будет из песни, нет:

              Благие порывы, жестокосердие,              Внешние обстоятельства              (Паскаль. «Мысли», 507).

Обстоятельства, их сочетания странные теперь, как в йогуртах: тыква – апельсин – семена чиа. Остров не только из музыки, из всего подряд. Исчезает, иногда выбрасывает из себя отростки, чаще разовые. Уловить бы эту динамику. Слепоглухонемые пытаются ощупать и нащупать, играют в пинбол – не ощущаем же, что из чего сделано и в чем происходит. Зато можно играть в некий пинбол, гонять прозрачные, стеклянные шарики. Ничего, что в вакууме, он их из тебя и вытащил. Вот Herman’s Hermits, в детстве слова были один длинный звук, а потом уже слышишь «No milk today», позже сообразишь и смысл знака. Молока на окне нет, значит – нет дома, заходить не надо. Какие-то обстоятельства.

Сколько весит ведро земли?

Это ничего, что The Who рассосались. Как субъект где-нибудь и висят еще. Их упоминают, а им-то какое дело. Им все равно, что их дыра в неведомое (слепоглухонемые пинболисты) закрыта, а альбом «Томми» песком занесло. Занесло чем-то. Вообще, сколько весит ведро земли? В каком мире The Who сейчас? Вроде теперь они личное дело слушателей, так что в их частных. Но возникающие все же связи, где они? Они из абстрактного вещества, зато оно повсюду. То ли выдается каждому на время умственно-чувственной деятельности, то ли его производят ее результаты. А тогда есть место, в котором вещество как дома, то есть там его дом, то есть – это пространство из него состоит. И если так подумал, то оказываешься в смутной местности: то ли промзона, то ли старый Дом культуры с игровыми автоматами. Видишь что-то, что воспринимается Домом культуры и автоматами, музыка из какого-то репродуктора, и это почему-то Bill Laswell – «Silent Recoil: Dub System One».

Какой-то город, Португалия или Испания. Окраинный район. Самолет вечером, можно еще гулять, потом найти метро и ехать в аэропорт. Через какое-то время. Но заклинило телефон, завис. Навигатор замер, как и все остальное. Вытащить батарейку, открыть – не получается. Нет ножика, самолет же, а я без багажа. Айдишка не открывает, слишком толстый пластик.

Перейти на страницу:

Все книги серии Художественная серия

Похожие книги

Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза