Проводник

Нахлынул темно-серый туман, сооружая стены тьмы вокруг нас, изолируя нас. Не то чтобы нам было нужно напоминать, что нам не позволялось общаться с душами. Мой маленький трюк с Элисон уже позаботился об этом.

Я съехал ниже на моем стуле, ненавидя то, как жнецы вокруг нас смотрели, как будто они собирались стать свидетелями смертной казни. Моей казни.

— Чего ты хочешь от меня, Истон?

Его глаза, две фиолетовые прорези, пронзили меня пристальным взглядом.

— Я хочу, чтобы ты перестал быть такой невежей, чтобы волноваться лишь о той тупой смертной.

— Не называй ее тупой.

— Отлично, — прошипел он, наклоняясь вперед так, что я не мог избежать запаха серы и смерти, проносившихся между нами. — Это ты тупой. Ты тупой и кретин.

— Что у тебя за проблемы? — несколько жнецов в белых пиджаках с мрачными зелеными глазами изумленно посмотрели на нас, поэтому я понизил голос. — Это к тебе не относится.

— Не относится ко мне? Кому, ты думаешь, он поручит затащить тебя в Ад, когда закончит давать тебе вторые шансы?

Я мог только изумленно смотреть на него. Возможно, потому что я все еще был наполовину собранной мозаикой без Эммы. Возможно, я до сих пор получал удовольствие от прикосновения к ней. Какой бы не была причина, я не мог подобрать слов, чтобы прояснить это между нами.

— Ты — мой друг, — его голос надломился, чего я никогда не видел за семьдесят лет жатвы с Истоном. — Мой лучший друг, ты, эгоистичный ублюдок. И теперь ты собираешься… — он покачал головой и плотно сжал губы. — Если бы ты в полной мере осознавал, что такое настоящий Ад, мы бы сейчас не вели этот диалог.

Я потер лицо руками и сквозь пальцы посмотрел на черные армейские ботинки Истона. Я пытался представить то, о чем он мне говорил. Единственный известный мне Ад — существовать без Эммы пятнадцать лет, не зная, в какую жизнь я отправил ее. Была ли она счастлива? Была ли она в безопасности? Был ли кто-то, кто любил ее также сильно как я? Я провел слишком много времени в незнании. Наконец, я заговорил прямо в свои ладони, надеясь, что Истон мог услышать меня, потому что я не был готов посмотреть на него. — Мне жаль.

Истон подвинулся в кресле, склонившись достаточно близко, чтобы шепнуть.

— Не настолько жаль в сравнении тем, что ты будешь чувствовать, если окажешься внизу. Ты ведь знаешь свой маленький страх огня?

Я сглотнул.

— Они используют это против тебя. Ты не просто сгоришь. Ты растаешь. Медленно. И когда от тебя станется только булькающая лужа плоти, праха и крови, они вернут тебя к жизни, чтобы снова проделать это.

Шепот Истона обжигал меня. Я дернулся от него на дюйм. От его жара.

Он мельком взглянул на пространство между нами и покачал головой.

— Ты вообще беспокоишься о том, каково будет мне передать тебя им? — Его ожесточенный взгляд не отпускал меня, ища что-то. Я не был уверен, что именно. — Конечно же нет. Все о чем ты будешь когда-нибудь беспокоиться, так это в порядке ли твой драгоценный человечек.

Истон вскочил, опрокинув свое кресло, но Скаут успел поймать его носком своего теннисного ботинка до того, как оно бы ударилось о стеклянный пол.

— У вас двоих очередная ссора влюбленных?

Он развернул стул спинкой вперед и плюхнулся на него, ухмыляясь Истону. На какой-то миг мне показалось, что Истон мог бы растереть Скаута и его блестящие белокурые кудри в пыль, но он всего лишь проворчал что-то себе под нос и стремительно удалился, оставив меня задыхаться в гниющей вони смерти и разрушения, след которых он оставил после себя.

— На твоей стороне границы всегда так много драмы. Возможно, мне стоит попросить перевод, — сказал Скаут, подмигивая милой жнице с территории Восточного Побережья. — Но с другой стороны, и у востока есть свои преимущества.

Скаут выглядел точно также как и в тот день, когда Истон пришел, чтобы забрать его душу. Точно также как и в тот день, когда он согласился стать одним из нас, чтобы искупить свой уход из Ада, навсегда застывший в том же самом высоком атлетичном телосложении с кудрявыми белокурыми волосами и загорелой кожей серфингиста, привлекавшей к нему взгляды девушек, когда он был живым. И он по-прежнему использовал те взгляды в свою пользу. Даже в смерти.

Мы все были тщательно отобраны. Каждый из нас был душой, переступившей моральную черту, достаточно далеко, чтобы дать Бальтазару возможность, нужную ему, чтобы намотать нас на катушку. Я бы сбил не меньше трех самолетов в мои последние часы. Это могла бы быть война, но для них убийство было убийством.

Я наблюдал, как он глазами раздевал рыжеволосую жницу, стараясь не раздражаться. Я знаю Скаута двадцать лет, и даже в смерти он мог думать только об одной вещи. И хотя большинство из нас недалеко ушли в возрасте от его девятнадцати лет, когда дело касалось девушек, он казался особенно… восторженным. Бальтазар однажды сказал мне, что более молодым душам легче перейти. У них больше шансов удержать силу, дарованную нам. Я не знал. Я только знал, что было что-то грустное, когда видишь, как много юных лиц олицетворяли то, чего люди боялись больше всего. Смерть.