Проводник. Нулевая симфония Брукнера

– …мне уже много чего показали и рассказали, – заговорщицки продолжал полушепотом внук. – Я столько вспомнил из своего прошлого, что сразу даже плохо спал. Во сне никак не мог догнать Мортиса, а здесь, у тебя дома все получилось. Уснул и сразу побежал за ним.

– Куда побежал?

– К мосту, дедушка. Есть …такой мост. Я его видел еще до того, как родился.

– Как это до того? – опешил писатель. – Где ты его видел?

– Там, где я буду водить.

– Кого водить? Куда водить?! Радик, я тебя перестал понимать, объясни!

Ребенок загадочно покосился на деда, сел поудобнее и спросил:

– Кто построил старый дом, где папина мастерская?

– Мой прадед, Первуш Брукнер.

– Кем он был?

– Крестьянин, – вспомнил Карел. – Я его не застал. Он умер в 1933 году. Мой отец родился только в 27-м. Твой дедушка Силен говорил, что его отец – Первуш умел лечить. Он был из Бойев3 и гордился этим. К нему со всей округи ездили люди, считали за доктора. Еще при Масарике4, кто-то пожаловался на него по поводу врачевания, но прадед вовремя помог кому-то из правительства и от него навсегда отстали. Он и на эту землю, и на дом заработал своим знахарством. Обо всем этом отец и дед мне говорили так, а как все было на самом деле, кто его знает. Нам бы сходить в костел, там есть книги записей…

– Первуш был Vodiv'y, (Водивый), – не дал договорить деду Радомир, – и я родился таким.

– Что это значит «родился таким»? – округлил глаза Карел.

– Скоро вспомню все, обучусь заново и, как и Первуш буду водить умерших через мост.

Старый Брукнер с трудом произнес:

– Это тебе …тоже, Мортис поведал?

– Нет, – улыбнулся малыш, – сам Первуш. Дедушка, а почему ты не рассказывал, что тоже знаком с Мортисом?

Старший Брукнер вскинул брови:

– Радик, мой малыш, клянусь тебе – я никогда его не видел…

– Это неправда, – спокойно заметил внук, – и не бросайся запросто клятвами. Ты не раз держал его руках после пожара.

– Какого пожара?

– Ты… Ты и правда ничего не помнишь, – с сожалением опустил взгляд Радомир. – Плохо, очень плохо. Глубоко же ты загнал в себя воспоминания. Тот, старый дом горел, и горел по твоей вине…

У Карела закололо под сердцем. Он ясно слышал, что Радомир перестал говорить, как ребенок. В его интонациях зазвенели нотки взрослого, умудренного опытом человека, и только голос оставался детским. «Боже, – начинал паниковать старший Брукнер, – что же это творится с нашим мальчиком? И о каком пожаре он говорит?»

Карел судорожно посылал запросы в свою память, но она была чиста, как белый лист. Если бы в истории их рода было что-то подобное, то, даже если бы он сам этого не помнил, о таком заметном, важном событии как пожар ему рассказали бы дед или отец.

– … и тогда, – продолжал вещать взрослыми интонациями вдруг переродившийся в кого-то ребенок, – ты решил оторвать Мортиса от старинного камина.

Карел понял, что пропустил что-то важное и переспросил:

– Ты говоришь про тот камин, что завален хламом на чердаке?

Радомир повернулся и смерил деда колючим взглядом:

– Да ты совсем меня не слушаешь, Карел. …Как же силен твой страх. А ведь это он заставил тебя все забыть и свернуть с пути Водивых. Ты сам вскормил в себе это чудище и продолжаешь держать его при себе, как огромную сторожевую собаку, убивающую всех, кроме кормящего ее хозяина. Что ж, пришло время посмотреть этому зверю в глаза и показать, что не все его боятся.

Ты не переживай, …дедушка, я начну с начала, с меня не убудет. Для пользы дела я готов повторить все это столько раз, сколько потребуется, главное, чтобы ты хоть что-то вспомнил.

Наш старый дом горел, и горел по твоей вине, – повторил Радо. – Ты, как и я, и Первуш был рожден Водивым. Среди наших предков лишь отец Первуша – Антонин, не имел этого дара, а вот отец самого Антонина – Бозидар тоже водил за мост.

В те времена за это даже по простому устному доносу могли легко сжечь на костре, поэтому Бозидар много путешествовал. Он добрался до Италии, ходил и во Францию.

В 1798 году французские войска заняли Рим. Папа римский Пий был захвачен. Его заключили в крепость городка Валанс. Пий Шестой не имел нормального исхода и сильно мучился перед смертью. К нему пускали только местного епископа, стоящего на стороне республики. Пий вынужден был признаться тому в своих тяжких грехах, дабы объяснить собственные страдания. Смерть Папы была выгодна всем, включая его самого, но он не мог нормально уйти и понимал, что попросту повиснет между мирами с таким тяжким грузом грехов.

Епископ донес о беде Папы членам правительства. Те отнеслись к проблеме Пия с пониманием, но никто лично не хотел иметь отношение к казни. Убить Папу – дело непростое, это же наместник бога на земле, могли быть серьезные последствия. Он должен был умереть сам.

В те времена люди еще хорошо знали о Водивых, о них ходили легенды, но как не искали во Франции и Италии, никого из них не смогли найти. Видно, те хорошо прятались.