Проводник смерти

— Так он что, так и лежит там? — встревожился Илларион. — Слушай, он же на самом деле замерзнет!

— Не замерзнет, — Сорокин махнул рукой. — Его какая-то тетка за ногу в квартиру затащила.

— Жена, — пояснил Илларион. — Есть женщины в русских селеньях… Так что стряслось? Или это служебная тайна? Клянусь, я больше не буду путаться под ногами.

Сорокин тяжело вздохнул, никак не отреагировав на шпильку. Это уже был тревожный симптом, и Илларион отправился на кухню ставить чайник.

— Ты знаешь, — через некоторое время крикнул из комнаты Сорокин, — нам пришлось отпустить Вареного.

Илларион молча, колдовал над заварочным чайником.

— Ты меня слышал? — спросил Сорокин, заглядывая на кухню.

— Этого следовало ожидать, — пожав плечами, ответил Илларион и принялся разливать чай. — Против него у вас ничего нет, правда? Кареева убил Вагин — с целью ограбления, разумеется. Вагина застрелил капитан Нагаев, а Нагаева расстреляли и сожгли те типы, которые потом взлетели на воздух вместе со своим джипом…

— Все это невозможно доказать, — сказал Сорокин, без приглашения подсаживаясь к кухонному столу и обхватывая чашку с чаем ладонями, словно они у него замерзли.

— Все это очевидно, — возразил Илларион. — Вареный устранил всех, кто хоть что-нибудь знал об этом деле. Забудь о нем, Сорокин. Ну, что это за дело? Уголовник, лезущий в политику и по дороге шлепающий слишком любопытного писаку — тоже мне, сенсация. Этим у нас никого не удивишь, и ничего, кроме неприятностей, лично ты с этого дела иметь не будешь. Причем, судя по твоему виду, неприятности уже начались.

— На себя посмотри, — проворчал Сорокин. — Мой вид ему не нравится, видите ли… — Он вдруг хватил кулаком по столу, так что чашки испуганно подпрыгнули, расплескивая чай. — Сволочи! И ведь никак его не ухватить, потому что, кроме набросков статьи, которые этот твой Вагин взял у Кареева, да кареевского блокнота, в котором ни черта не разберешь, у нас ничего нет. Кстати, я так и не понял, почему ты передал нам только ксерокопии, А где оригиналы?

— Понятия не имею, — ответил Илларион, глядя на него чистыми простодушными глазами. — Ты пей чаек, полковник. Карамельку тебе дать? Обожаю чай с карамельками.

— Ты мне рот не затыкай своими карамельками, — строго сказал Сорокин. — Ты скажи, зачем тебе ори гиналы?

— А зачем тебе? — вопросом на вопрос ответил Забродов. — Ты же сам сказал, что толку от них никакого.

У меня их нет и никогда не было, а если бы и были, то я бы очень сильно подумал, прежде чем их тебе отдать.

Что-то мне лицо твое не нравится, полковник.

— Посмотрел бы я на твое… Сегодня утром мне позвонили, — он значительно поднял кверху указательный палец и потыкал им в потолок, оттуда.

— Там чердак, — напомнил Илларион.

— Вот оттуда и позвонили, — саркастически сказал полковник. Позвонили и сказали, чтобы я прекращал заниматься ерундой и нарушать покой уважаемых граждан Ты пойми, мне эти кареевские бумажки не нужны.

Раньше не были нужны, а теперь и подавно. Я только хочу сказать, что тебе они тоже не нужны, понимаешь?

— Понимаю, — Илларион кивнул и задумчиво позвенел ложечкой в чашке. Кто тебе звонил, ты, конечно, не скажешь.

Сорокин только фыркнул, как бегемот, прихлебывая обжигающий чай, и предостерегающе помахал указательным пальцем перед лицом Забродова.

Илларион молча пронаблюдал эту пантомиму, сходил в комнату за сигаретами и закурил, бесстрастно отметив про себя, что опять превышает норму.

— Так когда, говоришь, вы отпустили Вареного? — спросил он.

Сорокин посмотрел на часы.

— Сорок восемь минут назад, — сказал он.

— Кстати, — Илларион глубокомысленно наморщил лоб и закатил глаза, имитируя усиленную умственную работу, — а что ты сказал этому… ну, который тебе звонил и которого ты мне не хочешь называть?

Лицо Сорокина было похоже если не на каменную глыбу, то наверняка на что-то другое, столь же неодушевленное — на картофелину, к примеру, особенно после того, как он закрыл глаза.

— А что я ему мог сказать? — не открывая глаз, отозвался Сорокин и снова отхлебнул из чашки. — Сказал, что выпускать Вареного жаль, потому что ниточки от него тянутся наверх, и если на этого волчару как следует нажать, то он расколется… Фактически, я дал понять, что он уже почти раскололся.

— Ох и сволочь же ты, полковник, — восхищенно заметил Илларион.

Сорокин вдруг ухмыльнулся и открыл глаза, в которых действительно прыгали веселые чертики.

— Работа такая, — с притворным смирением сказал он.

* * *

Илларион оставил машину на Большой Дмитровке и пошел пешком. У него были некоторые сомнения относительно того, правильно ли они с Сорокиным поняли друг друга, но он решил разобраться с этим позже, если все произойдет так, как он рассчитывал.