Проводник смерти

Оказавшись не у дел, она вдруг почувствовала облегчение — оказалось, что все не так уж плохо, и жить без секретарского места и пишущей машинки, к которой она была прикована сорок часов в неделю, совсем не сложно. Тем более, что в последнее время она и впрямь стала неважно видеть, да и пальцы давно утратили былую гибкость. Правда, к отсутствию уважения со стороны окружающих и ощущения собственной значимости привыкнуть оказалось труднее. Конечно, отставные швеи, дворничихи и домохозяйки, собиравшиеся на скамеечке у подъезда посплетничать и поделиться своими наблюдениями по поводу деградации современной молодежи, взирали на нее снизу вверх и обращались исключительно по имени-отчеству — полностью, без принятых в их среде сокращений, искажений и, тем более, кличек. Но вот соседи по подъезду при встрече редко кивали, а если удавалось вступить с ними в разговор, спешили поскорее отделаться ничего не значащими фразами и упорхнуть по своим делам. Да и о чем, собственно, можно было с ними говорить? Хорошо хоть, что график дежурств по лестничной клетке соблюдался свято — за этим Инга Тимофеевна следила со свирепой бдительностью хорошо дрессированной сторожевой овчарки, и связываться с ней не рисковал никто, даже жившая в соседней квартире кладовщица с овощебазы Людка Маслаева, пятипудовая бабища с красным обветренным лицом и голосом, похожим на сирену воздушной тревоги. Едва завидев на пороге своей квартиры особым образом улыбающуюся Ингу Тимофеевну, Людка вздыхала, что-то неразборчиво бормотала себе под нос и вооружалась веником, ведром и тряпкой.

Но вот Кареев… Одно слово — неформал. Волосатик, обыкновенный хам. И нет на него никакой управы… Раньше он любыми правдами и не правдами пытался уклониться от уборки, ссылаясь то на чрезвычайную занятость, то на нездоровье, а то и, предлагая заплатить, чтобы его оставили в покое, а теперь, поболтавшись неизвестно где два месяца, вернулся совсем уже сумасшедшим и дошел до того, что послал Ингу Тимофеевну к черту. Прямо так взял и послал, как какую-нибудь свою стриженую подружку с сигаретой в зубах.

«Нет, — ворочаясь в постели, мстительно подумала Инга Тимофеевна, это тебе так не пройдет. Недаром тобой заинтересовались те, кому следует. Они разберутся, какая у тебя „творческая командировка“…»

Она посмотрела на часы. Было уже начало десятого утра, но вставать не хотелось, и она с удовольствием стала думать о том, как четко и продуманно работают наши органы. И ведь хватает же у людей терпения месяцами выслеживать какого-нибудь мошенника вроде этого Кареева! Ведь два месяца назад уехал, и почти сразу на нее вышли по телефону и попросили посодействовать следствию. Звонивший пообещал выдать некоторую сумму в качестве премии, но главным были не деньги, а вернувшееся чувство собственной значимости — ощущение, что если не весь мир, то, по крайней мере, его половина вращается исключительно вокруг тебя.

Правда, со вчерашнего дня в этой светлой и приятной картине мироздания появилась трещинка, а если говорить начистоту, то не трещинка даже, а изрядная дыра. Вежливый и в высшей степени приятный молодой человек, с которым Инга Тимофеевна беседовала по телефону, так и не явился к ней с деньгами ни в обещанные пять, ни в шесть, ни даже в десять часов вечера.

Инга Тимофеевна так разволновалась, что ночью ей дважды пришлось принять валидол. В результате она не выспалась и проснулась в десятом часу утра с тяжелой головой и тупой ноющей болью в груди.

Говоря по совести, ей следовало бы вызвать врача — в ее возрасте с сердцем шутки плохи, — но врач вполне мог перестраховаться и отправить ее в больницу, и тогда надежда хоть когда-нибудь получить обещанные деньги окончательно развеялась бы. Инга Тимофеевна считала себя воспитанной и щепетильной дамой, и только это удерживало ее сейчас от повторного звонка своему вчерашнему собеседнику. «Однако, надо же и совесть иметь, — подумала она, беспокойно ворочаясь в постели. — Подожду до одиннадцати и позвоню. Мало ли, что он работает в органах! Как будто сотруднику органов не надо быть порядочным. Наоборот, пример должен подавать всяким волосатикам вроде этого Кареева… А какой же это пример, если слова не держишь?

Непременно позвоню. Вот полежу еще немного и обязательно позвоню.»

Она полежала, посасывая таблетку валидола и с удовольствием представляя себе сцену ареста хулигана и нигилиста Кареева. Этот писака, конечно, станет кричать, что он ни в чем не виноват и что милиция нарушает права человека, и будет при этом извиваться, как волосатый червяк. Но поделом ему! Давно пора навести в стране порядок! А какой же это порядок, когда человеку лень раз в неделю прибрать на лестнице?

Ее размышления были прерваны телефонным звонком. Аппарат у Инги Тимофеевны был старенький, образца пятидесятых, в тускло-черном угловатом корпусе.