Дойдя до перекрёстка, немцы остановились. Обер-лейтенант, не слезая с коня, достал из кожаной сумки какую-то бумагу. Повертел перед собой, оглянулся на шлях, снова кинул взгляд на просёлок. Махнул рукой. И колонна тронулась по просёлку.
«Значит, послушались проклятой Федоры, — похолодел Гриша. — Скорее к своим, скорее!..»
Гриша добежал, тяжело дыша, до столетнего дуба. Взлез на него, глянул в туманную даль, — не видно ли своих? — перевёл взгляд на просёлок и едва не вскрикнул — немцы уже скрывались в сосняке. Как жёлудь, упал вниз.
В лагере мальчишку заметили, заволновались. А он, как только добежал до лагеря, схватился за молоденький осокорь, иначе не устоял бы на ногах.
— Горит… наша Таранивка… горит, — глотнул тягучую слюну. — Подожгли, гады…
— Сохрани и помилуй, — перекрестилась бабуся. — Что ты мелешь?
— Не мелю. Вон посмотрите — дым валит.
— Действительно, валит, — пожевала губами бабуся.
— И наша горит, сынок? — спросила Марина.
Как бы Грише хотелось покачать головой, сказать: «Нет, мама, нашу минули». Но произнёс другое:
— И наша, мама, горит…
Баба Денисиха стояла не такая, как обычно, ненасмешливая. И глаза не были колючими. Они умоляли: почему же ты про нашу хату не говоришь?
— Вашу не тронули…
Дед Зубатый коснулся Гришиного плеча.
— А тех… иродов видел? Где они?
— Идут… Сюда идут. Разве я не сказал?
— Ах, чтобы они кувырком пошли! — вскрикнула баба Денисиха. Её глаза налились гневом? — Денис, беги за быком! Да не мнись, не мнись! Чтоб вас день и ночь мяло и не переставало!
Дед Зубатый нахмурился, глянул на Ревнище — туда спускался добрый десяток подвод. Люди в лагере уже и сами видели: движется грязно-зелёная колонна.
— Гриша, а ну шкоренько жа волом! Ведь тут, доложу я вам, такая штукенщия выходит… — забегал дед Денис возле подводы.
— А ты чего стоишь как каменная? — накинулась баба Денисиха на Марину. — Навеки хочешь здесь остаться? Оришку на воз посади, оглобли привяжи… Да не летай, говорю, как кукушка по капусте. Одно дело сделай, затем второе. Несите Оришку на воз. Вон с хлопцем несите…
Подводы одна за другой катились вниз, в речку, двигались вдоль неё бродом, а метров за сто выезжали на ту сторону, прятались в густом верболозе.
Дед Зубатый нетерпеливо топтался по берегу, глядя, как мальчишка бьётся на том берегу с его чёрно-рябым волом. Тот упирался, не хотел идти. Наконец Грише удалось заарканить его и повести.
Дед Зубатый как стоял, так и вскочил в воду в серых от пыли больших юфтевых сапогах, побрёл навстречу измученному Грише, рывком схватил вола за налыгач.
— Топай, да пошкорее, шухорогий ты чёрт!..
НОЧЬ, ЛЕС, БОЛОТО
Таранивские подводы все уже спустились вниз по Ревне, спрятались в зарослях клёнов, берёз, лещины. А спаренные возы наших бедолаг ещё и до брода не добрались.
Когда проезжали поляну меж опушкой и верболозом, Гриша осторожно глянул на дорогу, ведущую в Таранивку, и закусил до боли губу.
— Что ты, что? — встрепенулась мать, сидевшая на передней подводе сзади и испуганно глядевшая на своих детей и свекровь.
— Вы посмотрите…
Первой обернулась баба Оришка, поглядела на приближающихся врагов и перекрестилась. Прошептала, как молитву:
— Теперь уже, считай, капут. — И крепче прижала маленького Петьку к себе.
Колонна непрошеных гостей двигалась прямо на них. Тщедушная, сухонькая баба Оришка ещё больше сжалась, что-то беззвучно зашептала.
Вол дотопал до воды, остановился, у него заходили ходуном ноздри — собирался пить. Дед Зубатый в сердцах огрел его вожжами по бокам.
— Гей, шухорогий чёрт, гей! — плаксиво и вместе с тем злобно, сквозь зубы, прошипел он.
— Дождался! — крикнула баба Денисиха, и ошалелый дед размахнулся, хотел было и бабу огреть вожжами, но «сухорогий чёрт» рванулся, вошёл в студёную воду. Кося влажным глазом на хозяина с вожжами, тяжело потащил спаренные возы.
Неожиданно верёвка, которой были связаны возы, порвалась. Мовчанов воз остановился.
— Дед, дед! — испуганно позвал Гриша.
Дед оглянулся, красноречиво махнул рукой: тут, мол, хотя бы самому быстрее к лозе добраться, — и яростно заколошматил по чёрно-рябой спине быка.
Марина тоже оглянулась и так дёрнула деда Дениса за рукав, что тот едва не свалился в воду. Но и ухом не повёл дед, продолжая осатанело колотить быка. Марина спрыгнула в студёную воду, побрела назад. Выхватила из рук свекрови Петьку, порывисто обняла. Глаза застлал туман. Петька захныкал:
— Хочу к бабе…
Марина цыкнула на ребёнка, умоляюще спросила свекровь:
— А как же вы, мама?!
На удивление спокойно бабуся ответила:
— Беги сама, ради бога!
Мать сделала шаг в холодной воде, обернулась.
— Гриша, а ты почему сидишь?
Мальчишка соскочил с воза и застыл на месте. Смотрел на бабусю, и губы его вздрагивали… Дорогая, родная бабуся!.. Он здоровый, шустрый, от любого фрица удерёт, а она шагу ступить не может.
— Отнесите Петьку и приходите — бабусю заберём… — хрипло сказал Гриша матери.
— Х-хорошо, — выдавила одно-единственное слово Марина и быстро, как только могла, побрела речкой за кусты.
— Беги, Гриша, беги!.. Я уже своё отжила, — зашевелились побледневшие бабусины губы.