Провокативная терапия

Таким образом, эта глава – хронологический и в высшей степени личный отчёт о клиническом опыте, который я приобрёл, и уроках, которые я из него извлёк. Однако я не накапливал этот опыт последовательно и логично, неделя за неделей. Некоторые из этапов моего становления, возможно, пропущены в этой «саге». В течение долгого времени крупицы моего опыта представляли собой разрозненные, сломанные кусочки головоломки странной формы, которые, казалось, невозможно собрать в единую картинку.

Имена, внешность и иные характеристики пациентов были изменены в целях конфиденциальности, но имена моих сокурсников, руководителей и коллег были сохранены, поскольку именно они помогли мне сформулировать и уточнить мои идеи. Я могу с трудом вспомнить пять предметов, которые моя жена просит меня купить в продуктовом магазине по дороге с работы, но я практически не испытываю трудностей с запоминанием точных деталей времени, места, ситуации, выражения лица, тона голоса и интонации, а также конкретных слов, которые клиенты говорили мне в ходе сессий и которые я считал значимыми для себя как специалиста. Добавлю также: моей памяти помог тот факт, что я записал на магнитофон примерно 90 % моих сессий за эти годы.

Мой самый первый пациент

Когда в 1956 году я проходил клиническую практику, учась на факультете социальной работы Католического университета, меня направили в Детский центр округа Колумбия в Лореле, штат Мэриленд. Я был в группе, состоявшей из шести или восьми студентов, которые ходили туда три дня в неделю, и работал под руководством миссис Кэтлин Коул. Я очень обрадовался предстоящей практике и не мог дождаться, когда у меня появится первый пациент. Моя руководительница подобрала мне случай и провела установочную беседу перед первой сессией. Когда я спросил, о чём следует говорить, она посоветовала мне изучить семейное окружение пациента. Я её не понял, и она перечислила вопросы, которые я мог бы задать. Со страхом и трепетом я вошёл в комнату, чтобы провести первую сессию с крепким на вид 15-летним белым мальчиком из трущоб Вашингтона, округ Колумбия. Я представился, мы сели, и я сказал ему, что хочу поговорить о его «семейном окружении».

(Пример № 1: c. 1)

Пациент (с непониманием на лице): А?

Психотерапевт (очень напряжён, но пытается казаться спокойным): То есть я хотел бы поговорить о вашей семье.

Пациент (кивает): Ладно, сразу так бы и сказали.

Психотерапевт (украдкой поглядывая на карточку с записями): Как вы ладите со своим отцом?

Пациент (резко): Нормально.

Психотерапевт (озадаченно): Ну а с матерью?

Пациент: Хорошо.

Психотерапевт (обильно потеет): Как я понимаю, у вас есть старшая сестра – как вы с ней ладите?

Пациент (пожимая плечами и глядя в окно): Мы ругаемся, но в целом ничего.

Психотерапевт (профессионально кивает): Понятно. (после паузы) А как вы ладите со своим младшим братом?

Пациент (резко): Хорошо.

Этот разговор длился примерно 60–90 секунд; я был в панике, потому что все мои вопросы были исчерпаны. Пациент, громко чавкая жвачкой, уставился в окно, и остаток часа прошёл в мёртвой тишине. Если коротко, эта сессия стала для меня катастрофой, но я понял одно: мне нужно было учиться. И учиться многому: как разговаривать с пациентами и как правильно и разнообразно реагировать на их слова. Я твёрдо решил никогда больше не допускать подобного.

Случай с Джоуи

Другого мальчика, примерно того же возраста, что и мой первый пациент, звали Джоуи. Он был чернокожим мальчиком из трущоб Вашингтона, которого привели в центр, потому что он не хотел ходить в школу. Проблема, которую я быстро выявил в ходе разговора, заключалась в том, что он родился и вырос в сельской местности на юге страны и никогда в жизни не видел столько неоновых вывесок, трамваев и суеты. Он начал было ходить в школу, но не смог справиться с новыми впечатлениями, поэтому его объявили прогульщиком. Его родители не понимали, вокруг чего поднялась шумиха, ведь они окончили только по четыре класса, а Джоуи успел проучиться в два раза дольше их и умел читать, писать и складывать.